Письмо визирю было отправлено с турецким чиновником Али-ага, который служил казначеем у Мустафа-паши, бывшего командующего Родосской армией, и попал вместе с патроном в плен к французам при Абукире. Оказия представлялась не слишком надежной, и Клебер предупредил адресата, чтобы тот не удивлялся, если получит дубликаты этого послания по другим каналам. Предмет корреспонденции - мирный договор между двумя державами - был слишком важен, чтобы оставлять его на волю случая. И действительно, ненадежность способов связи и обусловленные ею задержки в диалоге между сторонами еще окажут, как мы увидим, свое влияние на ход событий. Впрочем, не исключено, что сыграл свою роль и способ доставки послания. В архиве британского министерства иностранных дел сохранилось пространное донесение Али-ага великому визирю о ситуации в Каире, написанное, очевидно, после прибытия в ставку Юсуф-паши. Сколько бы Клебер в своем послании ни заверял турок в том, что хотел бы заключить мир исключительно из благорасположения к ним, доклад Али-ага весьма убедительно выявлял истинные причины подобного «альтруизма».

Комментируя смену командующего Восточной армией, автор доклада совершенно иначе, нежели официальная французская версия, объясняет мотивы, которые побудили Бонапарта к отъезду из Египта и теперь определяют настроение оставшихся:

«Бонапарт бежал, несомненно, видя невозможность сопротивляться силам Его превосходительства великого визиря, ибо совсем не ожидал, что тот пойдет на Египет. Остальные французы пребывают в беспокойстве, растерянности и подавленном состоянии, и, возможно, только это и удерживает их тут, но в то же время они пытаются скрыть свое смятение. Подойти к ним и спросить, что они делают, невозможно. Но на основе косвенных признаков, различных разговоров и некоторых из их действий складывается впечатление, что они ни минуты не задержались бы здесь, если бы море у Александрии и Абукира было свободно от английских и османских кораблей».

Али-ага также докладывал, что Клебер часто приглашает к себе Мустафа-пашу, принимает его даже с большими почестями, чем это делал Бонапарт, и подолгу беседует с ним о преимуществах доброго мира и союза между Францией и Османской империей, прося соответствующим образом повлиять на позицию великого визиря. Мустафа-паша, человек весьма опытный в государственных делах, ранее правивший Румелией и воевавший против России в 1787— 1791 гг., тут же поинтересовался, имеет ли Клебер полномочия на такие переговоры от своего правительства, на что тот не моргнув глазом ответил утвердительно. На вопрос же паши, как Порте в таком случае следует поступить со своими союзниками, Великобританией и Россией, Клебер сказал, что турки могли бы выступить посредниками в мирных переговорах между французами и англичанами, а уж там, если все три державы договорятся между собой, с Россией они могут вообще не считаться. «Блистательная Порта не должна видеть в России друга», - убеждал Клебер. Еще Али-ага передал, что Мустафа-паша советует великому визирю договориться с французами об их уходе из Египта, не доводя, по возможности, дело до военных действий, которые нанесут урон экономике страны.

Можно предположить, что Юсуф-паша достаточно внимательно отнесся к сказанному. Этот уже немолодой человек, имевший огромный жизненный и политический опыт и совершивший головокружительный подъем с самых низов социальной лестницы до места высшего сановника Османской империи, отнюдь не утратил, по свидетельству современников, способности прислушиваться к чужому мнению. Вот как описывает его английский дипломат Джеймс Филипп Морье, прикомандированный к ставке великого визиря на время кампании по изгнанию французов из Египта:

«Юсуф-паша, нынешний великий визирь, грузин по происхождению, был рабом, а затем - тутунджи-баши или хранителем трубок покойного паши Эрзерума, чье место он после смещения хозяина унаследовал, благодаря богатствам своего армянского банкира, обеспечившего ему назначение на пост гражданского губернатора города Эрзерум. По его же доброму совету Юсуф занимался разработкой имевшихся в этой области месторождений золота и серебра и разбогател. Мягкостью своего правления он приобрел не только любовь подданных, но и расположение султана, который сделал его двухбунчужным пашой, то есть пашой второго ранга. Вскоре он достиг ранга трехбунчужного паши, а с началом войны между Турцией и Францией занял место великого визиря. Будучи еще пашой, он как-то устроил игру в джеррид, разрешив приближенным метать в себя дротики. Один из них нечаянно попал ему в правый глаз. На другой день он послал тому человеку определенную сумму денег и приказ покинуть его [Юсуф-паши] территорию, чтобы ярость не вынудила его отомстить. Этот анекдот о Юсуфе приводят для того, чтобы доказать его гуманность.

Ему за шестьдесят, у него изысканные и располагающие к себе манеры. Среди турок он пользуется репутацией начитанного человека, поскольку некоторое знание арабского и персидского языков украшает его речь. У него мягкий нрав, но характер слабый и нерешительный. Те предрассудки, что глубоко укоренились у большинства турок и делают их не восприимчивыми к любым улучшениям, у него не столь сильны. Он выслушивает совет терпеливо и с благодарностью.

Поскольку он был призван руководить государством и командовать армией, не будучи ранее ни государственным деятелем, ни военачальником, его знания в политической и военной областях ограниченны. Однако такова особенность турецкой системы управления в целом, когда считается, что в силу самого по себе назначения на самые высокие должности в государстве человек обретает вместе с ними как дар те способности к выполнению своих обязанностей, которые дает лишь образование, помноженное на опыт».

Видя, что главнокомандующие противника засыпают его письмами, предлагая переговоры, осторожный Юсуф-паша с ответом не спешил и держал паузу. А вот Клебер, похоже, ждать не мог. Османский флот стоял на якорях перед Дамьеттой, о чем главнокомандующий, как отмечалось, сообщил в письме Директории. Очевидно, пытаясь предотвратить новый раунд военных действий, он 28 сентября написал капудан-паше, командующему османским флотом, предупредив, что «уже вступил в переговоры с великим визирем», и попросив переправить Юсуф-паше копию своего предыдущего послания. О том, какое значение Клебер придавал скорейшему началу диалога, говорит выбор им нового гонца. На сей раз с посланием поехал уже упоминавшийся ранее генерал-адъютант Моран, которого Клебер называл одним из своих «детей по Самбро- Маасской армии». Морану предстояло прибыть в Дамьетту, подойти на джерме под флагом парламентера к турецкому флагману и вручить депешу лично в руки капудан-паше, после чего оставаться в городе до тех пор, пока вражеская эскадра не покинет рейд. В случае же высадки турками десанта Моран поступал под начало генерала Вердье, командующего округом Дамьетты.

Моран прибыл в Дамьетту вечером 1 октября. Утром 3-го он отправился на джерме искать командующего турецкой эскадрой. Оказалось, что это всего лишь флотилия легких кораблей, составлявших, по предположению Морана, авангард основных сил турецкой эскадры:

«Флот, стоящий на якоре перед лиманом, включает в себя тринадцать кораблей, три из которых большие 20-пушечные корветы. Остальные - канонерские лодки и небольшие суда, вооруженные лишь одной пушкой на носу и несколькими фальконетами. Мне не показалось, что на борту этой флотилии есть войска для высадки... Командующего флотилией зовут капитан Мехмед. Ему 30-35 лет, это человек приятной наружности».