пожилого, несуразного человека. — И вообще, он очень милый. Вязаная кофта, глаженая рубашка, даже платок на шею не забыл повязать… Наверное, наряжался к приходу гостей. Хотя допускаю, что он так всегда одевается. Да, милый и трепетный. И такой влюбленный в мою тетку!»

Василиса хихикнула.

— Прошу прощения, девочки, что заставил вас ждать, — всполошился Лев Кириллович, не догадываясь, что в глазах одной из девочек за небольшой промежуток времени он, выделывая кренделя своими длинными ногами, прошел путь от кузнечика до милого и трепетного. — Мне необходимо было убедиться в том, что догадка моя верна. Да, полагаю, что верна, — словно убеждая самого себя, пробормотал он. И уже уверенно продолжил, — Не зря я зашел с другой стороны. Я имею в виду, со стороны придворных живописцев. Слушайте. У Филиппа Доброго их было двое. Один, всем известный Ян ван Эйк. Судьбой и славой был обласкан еще при жизни. Ну, думаю, что про него вы и так все знаете.

— А я думаю, что нет, — язвительно вставила Александра Сергеевна. — Василиса, скорее всего, девственно чиста по части знаний о художниках.

Василиса мгновенно насупилась.

— Не преувеличивай, дорогая, — вновь улыбнулся Лев Кириллович. Посмотрел на смутившуюся Василису и обращаясь к ней, мягко добавил, — милая, Вы еще слишком молоды, чтобы все знать. А потому не расстраивайтесь. Я Вам все расскажу и всему научу. Взял же я Вас под свое покровительство, помните? Так вот сейчас я освещу только нужные нам стороны жизни великих живописцев. Остальное потом.

Василиса благодарно вздохнула. Кузнечик в ее глазах определенно поднимался все выше и выше.

— Ван Эйк, кроме всего остального, писал портреты Изабеллы Португальской, — продолжил Лев Кириллович, — третьей будущей супруги герцога, работая, по сути, сватом и фотографом того времени. Это было обычным делом — прибыть в страну невесты, написать ее портрет и отправить жениху для ознакомления. Портреты Изабеллы были написаны и отправлены, но до адресата не дошли — затерялись в дороге. Впрочем, как показывает история, Филипп и без портретов взял Изабеллу в жены, потому что брак был политическим, а не по зову сердец. Красота невесты хоть и приветствовалась, но не была решающим фактором. И Филипп не прогадал — брак оказался удачным. Но это для нас не столь важно. Нам, главное, помнить, что первым из придворных живописцев герцога Бургундского был гениальный ван Эйк.

Я бы обратил ваше внимание на второго художника, пришедшего на смену ван Эйку. На таинственного Рогира ван дер Вейдена. Совершенно ничего неизвестно о его детстве и юности. Мы знаем имя, данное ему при рождении — Роже де ля Пастюр. И это, пожалуй, все. Ни точной даты рождения, никаких сведений о том, как жил и где учился живописи. Рогиром ван дер Вейденом он стал называться, уже поселившись в Брюсселе. Откуда приехал? Кем работал до переселения? Мнения историков расходятся. Выскочил, как черт из табакерки, и сразу же стал популярным мастером и придворным живописцем богатейшего герцога Филиппа III Доброго. Написал множество портретов знатных вельмож, в том числе и парные портреты Изабеллы и Филиппа, а позже и их сына Карла Смелого.

Примечательно то, что Рогир не подписывал свои картины. По крайней мере, до нас не дошли полотна, подписанные им собственноручно. Что же касается его творений, о которых есть документальные упоминания, то они всего лишь ориентировочные и не могут расцениваться, как полноценное доказательство.

Интересным мне в свете нашего расследования представляется то, что несмотря на более чем дружеские отношения между герцогом и живописцем, в середине XV века Рогир спешно покидает своего хозяина, страну и уезжает работать к другому герцогу. К герцогу Урбинскому. И насовсем. После отъезда, кстати, он пишет только один портрет представителей семьи Филиппа Доброго — его внебрачного сына, Великого бастарда Бургундского Антуана. То есть смело можно делать вывод, что после отъезда из Бургундии Рогир имел сношения только с Антуаном, но не с остальными членами могущественной семьи.

И вот еще что, — не останавливаясь и все так же светясь на солнце своим легким, серебристым нимбом, продолжал человек-энциклопедия, — я довольно давно читал монографию французского биографа Рогира ван дер Вейдена. Биографа известного и уважаемого. Монография мне запомнилась тем, что несмотря на заслуженность биографа, представленные в работе факты показались мне уж очень бездоказательными. Бесконечные оговорки и недосказанности, никаких документальных подтверждений. Но все же… Например, там говорилось о предполагаемой размолвке Рогира с герцогом Филиппом, об обиде, якобы нанесенной герцогом художнику. Чувствуете, к чему я клоню?

Александра Сергеевна с Василисой во все глаза смотрели на Льва Кирилловича.

— Обида! Художник! Стих! Легенда! — пулеметной очередью выпалила вскочившая Василиса. — Может Рогир и есть тот дальний предок старушек? Да нет, не может быть, — Василиса остыла так же внезапно, как перед тем воспламенилась. — Так не бывает: старушки, которые живут в наше время, и художник из пятнадцатого века.

— Почему не бывает? — улыбнулась Александра Сергеевна. — Помнишь, как у Булгакова: «Как причудливо тасуется колода! Кровь!» Так что все может быть. Тем более такая старая легенда их рода да плюс придворный живописец в каждом поколении…

— И я о том же подумал, Сашенька, — кивнул нимбом головой Лев Кириллович. Конечно, было бы недурно ту монографию разыскать, но если сделать ставку на маститость биографа и поверить его словам, то вполне можно утверждать, что Рогир мог отомстить или, по крайней мере, покляться отомстить за нанесенную обиду. Если, конечно, таковая была. — Лев Кириллович задумался. Поднялся во весь свой немалый рост, прошелся, подпрыгивая по веранде и одним прыжком смахнул в сад.

— Ушел? — шепотом спросила тетку Василиса.

— Нет. Думает. — ответила та. — Не забывай, сейчас он нам выдал информацию нагора. Ту, которая всплыла первой в его памяти. А для раздумий он всегда выбирает одиночество. Сейчас в его голове машина работает, отделяет нужную информацию от ненужной. И для этого он должен быть один. — Александра Сергеевна усмехнулась. — Не удивлюсь, если он нам сейчас ту монографию от слова до слова наизусть проговорит. У Левушки уникальная память. Прочел один раз и запомнил на всю жизнь.

— Тогда ему ни в коем случае гадости писать нельзя. Запомнит, ввек потом не отмоешься, — весело предположила Василиса.

— Так и есть, — сконфуженно пробормотала Александра Сергеевна.

— Ой, опять тайны! Что-то много на сегодня! — уже не сдерживаясь, рассмеялась Василиса. — Вы, моя тетушка, полны сюрпризов!

От расправы ее спас вовремя вернувшийся хозяин дома.

— Я вам яблок принес. Угощайтесь. Их можно не мыть. Я деревья ничем не обрабатываю. А сорт очень редкий и вкусный. Ручаюсь, — Лев Кириллович неловко ссыпал на стол те самые,