– Большие суммы?

– Не знаю. Вам лучше спросить у самого адвоката. Или уНиколая Савельевича.

– Так и сделаю, – пообещал Дронго. – А кофе ему выносили?

– Да, его приготавливали на кухне, и я вносила в кабинет. Унас такая практика.

– В то утро он тоже пил кофе?

– Меня об этом спрашивали раз десять. В то утро господинАшрафи-младший не пил кофе. И ничего вообще не пил. Кофе я принесла только НиколаюСавельевичу. Ему обычно даю кофе с молоком.

– Ясно. Спасибо за вашу помощь. И, пожалуйста, никому неговорите о моих вопросах.

– Это я понимаю, – улыбнулась она.

Лариса Анатольевна вышла из кабинета. Дронго задумчивопостучал по столу костяшками пальцев. Он уже собирался выйти из кабинета, когдаоткрылась дверь и вошел Муса Халил.

– Доброе утро, мистер Дронго, – начал онпо-английски. – Я вижу, что вы уже успели начать работу, приехав сюда дажераньше меня.

– Я только недавно приехал, – сообщил Дронго.

Муса Халил прошел к столу и уселся в кресло Крастуева.Очевидно, эта хамская манера занимать главные места в филиале компании была уадвоката плохой привычкой. Или он искренне считал, что как основной юристкомпании имеет право так себя вести в филиалах.

– Что у вас нового? – весело спросил он.

– А почему вы каждый раз садитесь в кресло хозяинакабинета? – вместо ответа спросил Дронго. – Вам не кажется этонесколько неэтичным? Ведь Крастуев сейчас вернется, и ему может не понравитьсяваше поведение...

– Когда он вернется, я уступлю ему его место, –нахмурился Муса Халил. – Я не вижу в этом ничего особенного. В концеконцов, я здесь не чужой человек.

– И поэтому вы занимаете кресло даже погибшего Ашрафи? Ядумаю, что его старшему брату не понравится, если он об этом узнает.

– Не нужно меня шантажировать, – разозлилсяадвокат. – Я имею право сидеть везде, где хочу. Сам погибший мне эторазрешал. И не ваше дело мне указывать...

– Может, потому, что вы все время вымаливали у погибшегоправо внести свои деньги и получать свою долю в прибылях компании? –продолжил Дронго, задавая свой основной вопрос.

Муса Халил вздрогнул. Открыл рот, чтобы ответить, но ничегоне сказал. Закрыл рот. Раздался нервный смешок.

– Вместо того чтобы искать убийцу, вы следили за мной. Я таки думал. Вы просто некомпетентны...

– Это не ответ на мой вопрос, – возразил Дронго. –Значит, вы решили стать компаньоном фирмы? Или купить акции?

– Хватит! – зло крикнул адвокат. – Я ничего вам нескажу. Мы отстраним вас от расследования. Вы непрофессиональны и некомпетентны.

– Может, прямо сейчас позвоним Аббасу Ашрафи и сообщим,почему именно вы хотите меня отстранить? – предложил Дронго.

– Не стоит, – тяжело задышал адвокат. – Скажите,что вам нужно? Почему вы меня так ненавидите? Или считаете, что я мог бытьпричастен к убийству Вилаята Ашрафи? Неужели вы не понимаете, насколько я былпредан этой семье. Неужели не понимаете, какой страшный удар оказался для меня.Я ведь специально выучил русский язык, когда начались наши совместные работы наКаспийском шельфе, чтобы иметь возможность стать юристом компании и приезжатьсюда вместе с погибшим. Неужели вы думаете, что я мог быть хоть немногопричастен к этому убийству?

– Пока не думаю. Но вы ведете себя глупо и по-хамски, а мнеэто не нравится. Очень не нравится. Давайте, наконец, договоримся. Я веду своерасследование так, как считаю нужным. А вы мне только помогаете. Вот и все.

– Как хотите, – пожал плечами Муса Халил.

– С разрешения Вилаята Ашрафи вы вложили свои деньги в этотпроект компании?

– Да.

– Какая была сумма?

– Небольшая. Для компании это просто ничтожная сумма. Но дляменя – все мое состояние. Триста тысяч долларов. Я получил их в банке и привездомой к господину Ашрафи. Он почему-то захотел получить деньги наличными.

– Это было в день убийства?

– Что вы, – даже испугался Муса Халил, – конечнонет. Это было еще полгода назад. В июне, нет, в июле этого года. Я привезденьги, а он позвонил Крастуеву и приказал оформить на меня двадцать сотыходного процента акций из своей доли.

– Он оформил?

– Конечно. Семья Ашрафи – не только руководители этойкомпании. Они ее владельцы. У Вилаята было около двадцати процентов акций. Этобольше тридцати миллионов долларов. Один процент – чуть больше полуторамиллионов долларов. А одна пятая процента – это как раз триста тысяч долларов.Согласитесь, что для Вилаята это были смешные деньги. Для меня в условияхкризиса – просто огромная помощь. Если все пройдет нормально, то прибыль можетдостигнуть от десяти до тридцати процентов. То есть свои триста тысяч долларовя превращаю в четыреста. Ради этого я готов был рискнуть.

– А зачем ему понадобились наличные?

– Откуда я знаю? – искренне удивился Муса Халил. –Может, они ему были нужны для себя. Или на разные расходы. Меня это некасалось. Я получил деньги в банке, забрав с собой Тауфика Шукри, и привез ихдомой к Вилаяту Ашрафи. Отдал деньги и ушел. Больше меня ничего неинтересовало. Он при мне позвонил Крастуеву.

– Значит, о сумме этой доли могли знать, кроме вас, ТауфикШукри и Николай Крастуев?

– Нет, – ответил адвокат, – никто не мог знать.Тауфик сидел в машине, когда я получал деньги в банке, и ничего не знал. Я взялего на всякий случай для охраны. Крастуев тоже ничего не знал. Я сдал деньги, иВилаят при мне позвонил Николаю Савельевичу, отдавая распоряжение. Крастуев немог знать, что я привез такую сумму наличными. И он не спросил о них, прекрасносознавая, что семья Ашрафи владельцы компании и могут делать со своими деньгамивсе, что хотят.

– Тогда получается, что кроме вас об этих деньгах никто незнал.

– Так и получается, – кивнул Муса Халил, – но я непричастен к убийству Вилаята Ашрафи.

– Куда тогда исчезли деньги? Насколько я понял, на квартиреэтих денег не нашли.

– Не знаю, – пожал плечами адвокат, – это былодавно, еще весной. Он наверно их давно потратил. Для такого человека, каким былВилаят Ашрафи, это были вообще не деньги. Мелкая сумма на расходы. У негомашины стоили гораздо больше. На его руке были часы, которые оценивались вчетыреста тысяч долларов. Сделанные на заказ в Швейцарии. Какая-то известнаямарка, я в них не очень разбираюсь.

– Я могу уточнить у Крастуева, когда Ашрафи отдал емураспоряжение о переводе акций?

– Не нужно. Я могу сказать вам точно. Я получил их вдоверительное управление шестого июля. Точно, шестого июля. У меня всезаписано. Вы понимаете, что для меня в отличие от Крастуева или самого ВилаятаАшрафи, это был жизненно важный вопрос.