поставила чашку на стол, подъехала ко мне и взяла за руку, заглядывая в глаза. – Я буду осторожна, обещаю. Клянусь тщательно проверять окна и двери, не гулять далеко одной даже днем. Только пожалуйста, не выгоняй меня.

Меня словно холодом обдало. Как она вообще могла решить, что я ее… выгоняю? Я же просто забочусь о ее безопасности!

– О моей безопасности всю жизнь все заботятся, – будто обиженно произнесла Юлька. – А мне двадцать один. И если бы не мое уродство, я считалась бы уже взрослой женщиной, способной жить самостоятельно, может быть, даже замуж уже вышла бы и детей родила. И никого бы это не удивило. Но, поскольку я прикована к инвалидному креслу, все считают меня дитем неразумным и заботятся обо мне.

А ведь она была права. Я в двадцать один снимала квартиру и училась в университете, встречалась с парнями, за одного из которых едва не вышла замуж. А вышла всего на три года позже, в двадцать четыре. И уже тогда слышала шуточки в своей адрес про тикающие часики. Юльку же воспринимают как ребенка, и я никогда не смотрела на мир ее глазами, не понимала, что ее это обижает.

– Ладно, – вздохнула я. И, чтобы сгладить неприятную ситуацию, добавила: – Мне и в самом деле пригодится твоя помощь.

– Какая? – мгновенно загорелась Юлька. – Опять с документами?

С документами я, как раз, ее помощи не хотела. Не знаю, в какой момент история Вышинских стала моим личным делом, ведь Юлька тоже Вышинская, и имеет такие же права, как и я, но мне почему-то хотелось самой во всем разобраться. Может быть, из-за воспоминаний Леоны, может, еще почему.

– С реконструкцией, – таинственно улыбаясь, сказала я.

Юлькины глаза вспыхнули огнем предвкушения.

– Реконструкцией? – переспросила она. – Ты все-таки решила восстановить этот дом?

– И дом, и сад, и даже старую конюшню, – кивнула я.

Эта мысль пришла мне в голову еще вчера перед сном. И хоть сегодняшнее утро пошатнуло мою уверенность, я все еще считала, что нужно как минимум составить смету и понять, хватит ли вообще у нас денег на это. К примеру, здесь можно было бы открыть что-то вроде санатория или даже пансионат для пожилых людей. Отгородить болото забором, чтобы никто нечаянно не провалился или на заблудился, чтобы не вошли на территорию дикие животные, чтобы отдыхающие не попали в лапы всякой нечисти. Мне казалось, что это место может иметь потенциал.

Юлька была со мной согласна и даже вызвалась возглавить безобразие. Чтобы как-то сгладить впечатление от первой половины дня, все оставшееся до ужина время мы искали в плохо работающем интернете контакты фирм и прорабов, которые могли бы взяться за такую сложную работу, созванивались с ними и договаривались о приезде. В городской музей я съезжу и завтра, сегодня же мне хотелось побыть с сестрой и немного отдохнуть от всех тайн.

Вернувшаяся Вера сказала, что в деревне все, конечно, взбудоражены произошедшим, обсуждают, но пока сильно не волнуются. Считают, что мужчина просто забрел в такую глушь, в которую лучше не заходить. Я же видела, что Вера считает иначе, но расспросить ее не могла: Юлька все время была рядом.

Тогда я еще не знала, что беда никогда не приходит одна.

Глава 12

Следующим утром я собралась в город. Сослалась на то, что у нас заканчиваются припасы, и пора бы их пополнить. Это было правдой, поэтому, кроме посещения городского музея, магазин тоже входил в мои планы. Юлька же осталась дома ждать единственного прораба, который накануне высказал заинтересованность в нашем проекте. Он обещал приехать к десяти, и мне пришлось просить Кирилла побыть с Юлькой в это время. Не хотелось, чтобы сестра одна показывала незнакомому мужчине дом и сад.

До города я добралась быстро и, заполучив приличный интернет, легко выяснила, где находится музей. Располагался он в самом центре, в одноэтажном деревянном здании, на котором висела табличка о том, что оно представляет собой безусловную ценность и охраняется государством. На мой взгляд, в таком случае государство должно было бы выделить кое-какие средства хотя бы на крышу, которая грозилась провалиться в одном месте, но что я понимаю в культурных ценностях?

В самом здании было тихо, прохладно, пахло пылью и забвением. Знаете, специфический такой запах дерева, старых тряпок и бумаг. Деревянные половицы натужно поскрипывали под ногами каждый раз, когда я делала шаг, но никто не спешил мне навстречу. Я миновала небольшой коридор, в котором не было ничего, кроме пустого стола посередине, и попала в помещение попросторнее. Одна стена его была огорожена стеклянной перегородкой, за которой две мужские фигуры в тяжелых бушлатах сидели вокруг нарисованного костра. Очевидно, изображали партизан во время войны, поскольку стены вокруг них больше всего напоминали землянку или окопы. В другое время я бы непременно остановилась почитать табличку внизу, но сейчас мне не терпелось найти экскурсовода и узнать больше о семье Вышинских.

Экскурсовода не было ни здесь, ни в соседнем зале, где за стеклянными ограждениями были уже не люди, а газетные вырезки и карты. Обойдя еще два зала и по кругу снова придя к мужчинам в бушлатах, я решила нарушить тишину музея и позвать экскурсовода.

На мой оклик из неприметной двери в самой первой комнате со столом наконец показался мужчина средних лет. Высокий, совершенно лысый, даже без бровей и ресниц, зато в больших круглых очках, он казался мне одновременно чуточку смешным и гораздо больше – опасным. Честное слово, встреть я его в темном переулке, отдала бы все еще до того, как он открыл бы рот. Даже сейчас мне было жутковато, хотя к выходу я была ближе, чем он.

– Добрый день! – справившись с собой, произнесла я. – Где я могу найти экскурсовода?

Мужчина сначала осмотрел меня с ног до головы, будто вообще не ожидал увидеть в музее в рабочие часы хоть какого-то посетителя, а потом сказал внезапно глубоким и приятным голосом, никак не вязавшимся с пугающей внешностью:

– Я экскурсовод. Вы экскурсию хотите?

– Не то чтобы прям экскурсию, но кое-какую информацию получить хотела бы, – призналась я.

Экскурсовода, который, как выяснилось, был одновременно и директором музея, звали Антоном Павловичем.

«Увы, не Чехов», – добавил он с улыбкой, очевидно, устав от повторяющихся шуток.

Ему было уже под шестьдесят лет, тридцать пять из которых он проработал в этом музее. Сначала как обычный экскурсовод, затем занял должность директора. В штате значился еще один экскурсовод, молоденькая девочка, учащаяся на заочном и сейчас уехавшая на сессию, поэтому так и получилось, что в данный момент он был тут один. Но это играло мне на руку: едва ли двадцатилетняя девчушка расскажет так же много, как и тот, кто проработал тут всю жизнь.

Узнав, что мне нужны сведения о Вышинских, Антон Павлович покачал головой:

– Не уверен, что расскажу вам много. Да, Вышинские когда-то были одной из самых богатых семей в нашем краю, но принадлежали скорее к средней шляхте, не магнаты. – Антон Павлович вдруг сделал паузу и внимательно посмотрел на меня: – Вы ведь знаете, в чем разница?

Я, честно говоря, не знала. Догадывалась, это было несложно, но всех тонкостей не различала. Антон Павлович понял все по моему лицу:

– Вижу по акценту, что вы не местная, – усмехнулся он и тут же погрузился в исторический ликбез: – Вообще слово «шляхта» пришло к нам из немецкого языка и означало либо «род», либо «сражение, битва». На территории Беларуси оно появилось лишь в XIV веке – после Кревской унии. Раньше представители высшего сословия у нас назывались князьями либо боярами. Но настоящие шляхетские привилегии, в том числе право иметь свой герб, наша шляхта получила еще через сто лет, после подписания Городельской унии в 1413 году. До этого всеми правами обладали лишь поляки. Шляхта не была однородной. Самыми богатыми являлись магнаты. Вам наверняка знакомы фамилии Радзивиллов, Сапегов, Острожских.

Я заверила, что фамилии мне знакомы. Антон Павлович удовлетворенно кивнул и продолжил:

– Это была самая богатая прослойка шляхты, они могли владеть целыми городами. Так, Несвижем и Миром владели Радзивиллы, Быховом – Сапеги. Чуть ниже магнатов находилась так называемая заможная, или зажиточная, шляхта.