Городами они не владели, но деревни с крестьянами в собственности имели. Еще ниже располагалась фольварковая шляхта, владеющая собственными фольварками – усадьбами, при которых работали слуги и крестьяне. Затем шла застенковая шляхта. Называлась она так, потому что жила в «застенках», то есть вела собственное хозяйство, но не располагала крестьянами. Ниже всего стояла шляхта, которую называли голотой, – безземельная, не имеющая фактически ничего. Кроме привилегий. Вот тут что у голоты, что у магнатов они были одинаковыми.

– И кем были Вышинские? – поинтересовалась я, пока Антон Павлович не начала рассуждать о самих привилегиях.

– Вышинские были чем-то средним между заможной шляхтой и фольварковой. По некоторым источникам, когда-то они владели местными деревнями, но после третьего раздела Речи Посполитой, когда, собственно, и началась стройка той усадьбы, что сохранилась до сих пор, деревни им уже не принадлежали. Хотя до сих пор многие местные считают представителей этой семьи кем-то вроде заступников и меценатов.

Что ж, это сходилось с тем, что я видела своими глазами.

– Высоких постов Вышинские никогда не занимали, – продолжал Антон Павлович, – владели обширной территорией болот, на которой и не росло-то толком ничего. Признаюсь вам честно, когда я только приехал сюда работать, интересовался всем вокруг, душу вкладывал в этот музей и историю края, ездил к Агате Вышинской, последней представительнице семьи. Думал, может, чего выпрошу в музей, сделаем отдельную выставку для ее фамилии. Агата Олеговна приняла меня вежливо, но холодно. Знаете, когда вас поят чаем и с удовольствием слушают, но затем дают понять, что приехали вы зря.

– Не захотела ничего отдать?

– Отдала какие-то неважные вещи, – махнул рукой Антон Павлович. – Пару платьев, подсвечник, еще что-то. Просто для коллекции музея. Но я-то не за этим приезжал.

– А о семье она вам ничего не рассказала, – догадалась я.

– Увы, почти ничего, – Антон Павлович развел руками. – Я же говорю, Вышинские были закрытым семейством, и Агата была достойной представительницей семьи.

– Так значит, вы совсем ничего не можете о них рассказать?

– Ну почему же? – Антон Павлович хитро улыбнулся, а я поймала себя на том, что он уже совсем не кажется мне пугающим. Порой первое впечатление о людях бывает обманчивым. – Кое-что расскажу. Информацию о людях ведь необязательно узнавать у них самих, есть много разных источников. А я не сразу охладел к Вышинским, кое-что собрать успел.

Он поманил меня в свой кабинет, и я, не задумываясь, пошла.

Кабинет оказался просторнее, чем я представляла. Возможно, потому что сочетал в себе функции не только кабинета директора, но еще и хранилища. Не слишком-то правильно держать в одном помещении чайник с холодильником и старые книги и одежду, но, возможно, более ценные экземпляры лежат где-то в другом месте.

Антон Павлович усадил меня в офисное кресло, которое, очевидно, обычно занимал сам, и принялся копаться на большом стеллаже с папками.

– А можно спросить, почему вы интересуетесь Вышинскими? – задал он справедливый вопрос. – Давно они никому не были интересны, честно признаться.

– Я тоже Вышинская, – сказала я. – Агата оставила усадьбу мне.

Директор обернулся, посмотрел на меня так, будто оценивал, могу ли я быть Вышинской. Судя по его улыбке, экзамен я сдала. Хотя уже одни рыжие волосы выдавали во мне родственные связи с этой семьей.

– Какое у вас родство с Агатой Олеговной? – снова спросил он. – Я был уверен в том, что никого из Вышинских не осталось, и после смерти Агаты все отойдет государству.

По его тону я не могла понять, огорчен он появлением наследницы или же не мечтал запустить руку в поместье и получить все-таки для музея что-то интересное. Вряд ли сам хотел стать смотрителем усадьбы, если бы вдруг государство, к примеру, решило сделать музей из нее самой, все-таки возраст у него уже почти пенсионный.

– Мой прапрадед и отец Агаты были родными братьями.

Я не стала делиться с ним подозрениями о том, что Олег Вышинский не был отцом Агаты на самом деле, решила придерживаться официальной версии. В конце концов, это всего лишь мои догадки.

– Так вы наследница по линии Дмитрия? – обрадовался Антон Павлович. – Ничего себе! А я как раз не смог собрать о нем практически никаких сведений. Может быть, вы расскажете?

– Честно говоря, про Дмитрия я и сама практически ничего не знаю. Я даже его сына Александра почти не помню, он умер, когда мне было три года. Других детей у Дмитрия не было. У Александра был только один ребенок, мой дедушка Матвей. Они с бабушкой Тамарой жили недалеко от Минска. И у них был всего один сын, мой отец Аркадий. Он историк, египтолог. Учился в Москве, там познакомился с моей мамой, она тоже египтолог. Там же родились и мы с сестрой.

– Так вы из Москвы, – протянул Антон Павлович. – Не опознал акцент, старею. А вы тоже историк?

– Увы, я работаю писателем.

Антон Павлович снова обернулся и с удивлением посмотрел на меня. Кажется, в то, что я Вышинская, он поверил быстрее, чем в то, что пишу книги. Помню, первое время после того, как я начала писать и издавать книги, мне было неловко называть свою профессию. Почему-то у людей она всегда вызывала повышенный интерес и даже словно недоверие. Со временем я привыкла, да и люди, как мне кажется, стали относиться спокойнее. Ну писатель и писатель, подумаешь, велика наука. Сейчас этих писателей больше, чем читателей. Особенно после открытия кучи сайтов самиздата, где можно выкладывать свои творения, даже не окончив школу и не будучи сильно грамотным. Однако сейчас, под заинтересованным взглядом Антона Павловича, я снова вспомнила ту неловкость.

– И что вы пишете?

– В основном семейные саги.

– И что, хорошо оплачивается?

– Сериалы по ним оплачиваются лучше, – призналась я.

– Ого, так вы даже экранизированы, – с еще большим интересом протянул Антон Павлович, выуживая наконец из недр стеллажа увесистую папку. – Моя жена любит смотреть сериалы по телевизору, может, и ваши видела. Как называются?

– Ну, например, «Наперегонки со временем».

Не знаю, почему назвала именно этот сериал. Хотя нет, знаю. Как бы я теперь к нему ни относилась, как бы больно мне ни было видеть рекламу на билбордах, упоминания в журналах и фотографии на сайтах, «Наперегонки со временем» был моим самым популярным сериалом и самой продаваемой книгой. Именно после него на моем счету образовалась кругленькая сумма, благодаря которой я теперь думаю над реконструкцией усадьбы. Юлька говорит, что уже хотя бы за это я должна его любить. Должна, и не только за это, знаю. Но больше не могу.

– Ого! – повторил Антон Павлович. – Жена обожает этот сериал. Признаюсь, когда лежал без сил после «химии», и сам поглядывал. На редкость адекватные персонажи, хорошие актеры и качественная съемка. А вашу Арину жена нашей дочери сколько раз в пример ставила!

Еще полгода назад это было бы безумно приятно. Ведь в Арину я вложила не только много сил, но и себя. Ни в одной героине моих книг не было столько мыслей от меня, как в Арине. Арину я обожала, каждую свободную минуту писала и переделывала эпизоды с ней. Прыгала до потолка, когда сценарий по этой книге Вадиму удалось пристроить в известную киностудию. Впервые настояла на том, чтобы участвовать в кастинге актеров, лично утверждала актрису на ее роль. Да, в Арину я вложила весь талант и всю душу.

И Арина отплатила мне. Известностью, деньгами, любовью читателей и зрителей. А еще тем, что увела у меня мужа.

Я должна была несколько дней прожить в родительском доме, мама и папа уехали, а Юльке не здоровилось. Но в конце ноября внезапно потеплело, а я не взяла с собой куртку полегче, только пуховик. Заехала домой в середине дня и застала мужа в постели с актрисой, играющей Арину. Своего любимого мужа, гениального сценариста, принесшего мне популярность, с моей Ариной.

Да, я знаю и понимаю, что актриса не равно персонаж. Кому, как не мне, это понимать лучше всех? Но я ничего не могла и не могу до сих пор с собой поделать. Актриса была