семьи, к шляхте по праву рождения не принадлежал, привилегии и землю здесь, у нас, получил за выдающуюся военную службу. Хотя, признаться, не представляю, каков должен был быть его подвиг, чтобы он сразу примкнул к заможной шляхте. Возможно, просто сведения о его богатых предшественниках затерялись в истории. Знаю только одно: Вышинские в наших местах появились где-то между первым и вторым разделом Речи Посполитой, но саму усадьбу, что досталась вам, начали строить уже после того, как эта земля вошла в состав Российской империи. А до этого здесь была только багна, как у нас говорят.

Я кивнула, давая понять, что знаю, что такое багна.

– Антон Павлович, а что вам известно о том, что произошло в 1897 году в усадьбе?

Я еще не успела договорить, как поняла по лицу директора, что о массовой смертности ему известно.

– Вижу, вы тоже кое-что раскопали, – хмыкнул он.

– Раскопала, – не стала скрывать я. – И выяснила, что осенью того года в поместье умерло много народу, в том числе среди детей Вышинских.

– Точных данных, увы, нет. Во время Великой Отечественной наш местный архив сгорел. Церковные записи же были уничтожены большевиками, когда церковь в Степаново переделали в кинотеатр. Так что истинные причины смерти мне неизвестны. Официально теперь: осень выдалась холодная, разгулялась пневмония. Антибиотиков, как вы понимаете, не было, поэтому погибли многие.

– Но вам кажется, что это не так? – догадалась я.

Антон Павлович кивнул.

– Я не из этой местности, приехал сюда много лет назад. Но старожилов еще застал. И рассказывали они дивные истории о том, что в конце девятнадцатого века пришла на болото стая волков. Редкость, на самом деле, обычно волки в топь не лезут. Что им там делать? А то явились, значит, и много лет держали в страхе всю округу. В голодные годы по деревням ходили, таскали домашний скот, порой и на людей нападали. А в ту осень, значит, совсем озверели. Уж и облавы на них устраивали, и с других сел охотники приезжали. В конце концов перестреляли всех, но беды они натворили.

– Значит, и Вышинских тоже они? – удивилась я.

Ладно, деревенские люди не могли себя защитить. Как бы то ни было, а в страхе дома не запрешься, во двор выходить по любому придется. Когда слышишь в хате, как мычит раздираемая острыми зубами корова, должно быть, точно с вилами выйдешь, но Вышинские… Я не могла представить, что могло заставить рисковать Элену или Леону, каким образом они оказались на пути разъяренной стаи.

Не смог ответить на этот вопрос и Антон Павлович.

– Увы, Агата отказалась об этом говорить, – развел он руками. – Сама она, понятно, родилась позже, но ведь рассказы должна была знать.

– Кстати, об Агате. Что вы можете рассказать о ее родителях? Отцом был Олег Михайлович, как я понимаю, а мать?

– Тут тоже темный лес, – признался Антон Павлович. – Казалось бы, сто лет всего прошло, а концов не сыщешь. В той войне с волками погибли и дочери Вышинских, и жена Михаила, Ольга. Михаил забрал сыновей и уехал. В доме остались только старые Вышинские, Андрей и Катерина. Андрей умер где-то перед самой Первой мировой, Катерина, похоже, раньше. Когда именно вернулся Олег, привез с собой молодую жену или нашел ее здесь, кем вообще она была, мне неизвестно. Все по-разному говорили. Знаю одно: ни Дмитрий, ни Михаил сюда не возвращались.

Ага, только в некрологе указано, что в 1942 году похоронен в часовне Михаил, а Олег отсюда и не уезжал, погибнув со всеми остальными в 1897 году.

– Старожилы вспоминали, что после смерти старого Андрея за усадьбой присматривала какая-то женщина. Куда потом она делась, не знаю. Вы должны понимать, что после окончания Первой мировой эта территория вернулась в состав Польши, затем, в 1939 году отошла СССР. Да еще две войны. С документами тут творилась полная вакханалия, а людская память несовершенна.

Людская память несовершенна, тут Антон Павлович прав. Могла ли женщиной, оставшейся в поместье, быть Агния Вышинская? Может быть, она все-таки выжила, ведь записей в некрологе о ней нет. Затем она умерла, не сделав, по примеру Агаты, записи о себе. Может быть, именно после этого в осиротевшую усадьбу и вернулся ее младший брат Михаил. Почему ничего не написал о ней? Забыл? Или, может, Агния не умерла, а просто исчезла. В том же болоте утонула, мало ли что могло случиться с одинокой пожилой женщиной.

Правда, это все равно не отвечает на вопрос о том, чьей дочерью являлась Агата. А что если она была не внучкой Михаила, а его дочерью? Да, на момент ее рождения ему было уже пятьдесят пять, но давайте смотреть правде в глаза, не такой уж это и возраст для мужчины даже в то время. Просто по какой-то причине он сказал ей, что она его внучка, а не дочь.

Что ж, версия весьма стройная, многое объясняет. Хоть и построена исключительно на моей, ничем не подкрепленной фантазии. А то, может, и вовсе Агата знала, чья на самом деле дочь, но когда пришлось восстанавливать документы, почему-то назвала имя брата, а не настоящего отца. Кто знает, какие на то могли быть причины?

– И еще один вопрос, Антон Павлович, – осторожно начала я, тем не менее стараясь придать тону немного легкости, будто с юмором отношусь к тому, что собираюсь спросить. – Мне показались странными некоторые верования жителей Востровки. Они словно бы по-настоящему верят не в общепринятого Бога, а в Леших, Домовых и Водяных.

– Ну почему же, одно другому не мешает, – заметил директор. – Они и в Бога верят, и в Домовых. В церковь ходят, может, не так часто, как жители соседних деревень, но как минимум Рождество да Пасху празднуют. Но вы правы, языческие верования в Востровке тоже сильны. Образование слабое да болото близкое, должно быть, влияет. Все-таки Востровка ближе всего к лесу осталась, остальные деревни померли давно. Хотя вера в лесных и болотных духов там все равно слишком сильна для двадцать первого века, я с вами согласен. Кстати, тогда, в конце девятнадцатого, многие в Востровке и еще живых окрестных деревнях верили, что то была стая не простых волков.

– Не простых волков? – переспросила я.

– Говорили, что это были Волколаки, – с непонятной усмешкой пояснил Антон Павлович.

– Это типа оборотней?

– Похоже, да не совсем то. Оборотни на полную луну превращаются, а Волколаки от фазы ночного светила не зависят. Но в целом да, Волколак – это человек, способный превращаться в волка. Когда по своей воле, когда по проклятию. По своей воле – это колдуны сильные. А то колдун может проклясть кого, тогда такой человек против воли волком становится.

– Но если от фазы луны не зависит и становиться волком человек не желает, почему же становится? – не поняла я.

– Колдовство сильнее воли, – развел руками Антон Павлович. – В любом случае, Эмилия, не берите в голову. Это всего лишь сказки. Человек не может превратиться в волка по чужой воле, это противоречит анатомии.

Вот тут я была с ним согласна. Я слышала о том, что бывает болезнь, при которой тело человека покрыто волосами, будто животное шерстью, таких людей когда-то и принимали за волков-оборотней. Но по-настоящему человек в животное превратиться не может ни при каких обстоятельствах.

Глава 13

Попрощавшись с Антоном Павловичем, я посчитала необходимым заехать в местную больницу, выяснить, как чувствует себя охотник, пострадавший накануне в лесу. К нему меня, конечно, не пустили, да я не особо и рвалась. Кто я ему? Хватило разговора с лечащим врачом. Тот был весьма мил, сказал, что Агату Олеговну здесь знали и уважали, а потому и мне сведения предоставили, хотя я не была родственником пострадавшего. Состояние того все еще оставалось тяжелым, у него было сломано больше десяти костей, но ночь он пережил, а потому появилась надежда на спасение. В сознание еще не приходил и что с ним случилось, рассказать не мог, но врачи подозревали, что он упал с высокого дерева.

Заверив доктора, что окажу любую спонсорскую помощь, если больному понадобятся какие-то лекарства, я выдвинулась домой.

Сегодня было не жарко,