Рэйвенскрофт вопросительно на него посмотрел:

– Услугой? Я сделал лишь то, что необходимо было сделать.

– И тем не менее. Если бы вы не остановили Охотника, он бы меня убил. Кроме того, вы помешали вашим стражам закона скрутить меня; в противном случае я бы сейчас сидел глубоко в их железных подземельях.

Рэйвенскрофт изогнул левую бровь в ироничной усмешке:

– Наши стражи закона, как ты изволишь выражаться, питают ко мне определенное уважение, а также к тому, что мне принадлежит. Убедить их было непросто, но думаю, их устроила моя довольно сумбурная версия. Во всяком случае, на данный момент…

Рэйвенскрофт истомленно откинулся на спинку кресла:

– Ни о каких мифических зверях или дуэльных мечах я им, понятно, не обмолвился, а сослался на банальную вылазку террористов, спровоцированную, вероятно, неким крайне недовольным зарубежным партнером по одной из моих финансовых операций, коих пруд пруди. Подобное, кстати, в прошлом уже бывало, так что властям понадобится время, чтобы все отследить. А там, глядишь, и концы в воду.

Лицо Рэйвенскрофта помрачнело.

– Через несколько часов, а может, и раньше сюда, скорей всего, нагрянет целая толпа матерых детективов, которых, боюсь, ввести в заблуждение окажется значительно трудней. Но, допустим, даже если у меня получится навязать им мое несколько фантасмагоричное объяснение и они от нас отвяжутся, то как быть с тем воителем и его созданиями? А та особь, что, по-видимому, одержима желанием поглотить разум моей дочери? – Джон Рэйвенскрофт поднял широкую ладонь на попытку Тома что-то возразить. – В ином меня ты не убедишь. Я видел ее глаза; в них не было ни капли от Джанет. Слышал я и то, какими словами она изъяснялась: они явно не от мира сего.

Кивнув на спящую Джанет, он продолжал:

– Некий сторонний мир, существование которого я всю свою жизнь отрицал, все же скрывается где-то там. Давным-давно, в былые времена, существа из того мира отняли у меня мою жену или, по крайней мере, ее разум, и теперь они вернулись за моей дочерью.

Джон Рэйвенскрофт снова прижал руки к усталым глазам, не заметив, как Томас напрягся от этого горького откровения.

– Они лишили разума мою жену, а теперь пытаются проделать то же самое с Джанет. И я сделаю все… вообще все, чтобы это предотвратить. Ты меня понимаешь?

Томас, рыцарь до мозга костей – даже в этой грязной, забрызганной кровью рванине, – торжественно произнес:

– Сэр, я скорее поплачусь жизнью, чем позволю кому-либо причинить вред вашей дочери.

Ошеломленный недвусмысленным ответом Томаса, Джон тихо спросил:

– Правда? Ты бы отдал свою жизнь за Джанет?

Томас выпрямился во весь свой рост:

– Сэр, вы подвергаете сомнению мои слова или честь?

Всю свою жизнь Джон Рэйвенскрофт судил мужчин и женщин без жалости и снисхождения, отвергая за ненадобностью тех, кого считал неприменимыми для своих целей. Теперь он взглянул на Томаса с растущим уважением:

– Нет, сомнений я не держу. Но, Томас, что мы можем сделать, чтобы избежать повторения сегодняшних событий в будущем?

Не дождавшись ответа, он вздохнул и указал на санузел в конце длинного коридора:

– Иди и поскорей возвращайся. Нам еще многое нужно обсудить.

После ухода невероятного молодого человека все свое внимание Джон Рэйвенскрофт обратил к своей дочери. Ее некогда элегантное платье было заляпано пунцовыми пятнами, а лицо и руки покрыты рубцами; на некоторых местами все еще не запеклась кровь. Хотя серьезных травм в самом деле не наблюдалось.

– Ладно. Я сам позабочусь об этих порезах.

Превозмогая усталость, Джон Рэйвенскрофт поднялся на ноги, чтобы сходить за дезинфицирующими средствами и бинтами. Прежде чем идти, он еще раз с нежностью оглядел свою дочь, после чего повернулся и вышел в коридор.

Вернувшись, он осторожно присел рядом с дочерью на диван и нанес антисептик. Но от его прикосновения Джанет со стоном села, инстинктивно отодвинувшись от отца как можно дальше в глубь дивана, и нахохлилась, погрузившись в свои мысли.

Отерев ладонью слезы, непроизвольно стекающие по порезам на лице, Джанет задала вопрос, который после всего, что произошло нынче ночью, вызвал у Рэйвенскрофта оторопь:

– Отец, почему ты так тщательно стараешься скрыть любое напоминание о моей матери?

Джон Рэйвенскрофт упорно молчал, в то время как она продолжала:

– Во всем доме нет ни одной ее фотографии, и это, согласись, чертовски странно: ты ведь сам не устаешь повторять, как сильно ее любил!

Отец был удивлен, когда дочь сама придвинулась ближе и взяла обе его крупных ладони в свои. Глядя ему в глаза, она сказала:

– Мы живем под одной, черт возьми, крышей, но никогда, совсем никогда не разговариваем друг с другом. По сути, с тех самых пор, как мне исполнилось тринадцать, мы только состязаемся, кто кого перекричит, вот и все. – Джон опустил глаза, а она все продолжала: – Еще киваем друг другу при встрече в коридоре, но это не в счет.

Позабыв про антисептики и бинты у себя на коленях, Джон Рэйвенскрофт своими массивными руками крепко вцепился в ладони Джанет, однако все никак не мог объяснить ей свои поступки.

Джанет, несмотря на его молчание, продолжала:

– Наверное, чертовски трудно держать все эти секреты внутри себя. Неужели твой язык никогда о них не запинается? У меня, например, да, хотя у меня не было столько времени, чтобы скопить столько тайн. Тебе не представить и половины того, как я представляла себе свою мать. Когда я была еще маленькой, я ожидала, что она однажды просто войдет в парадную дверь и спасет свою похищенную дочурку из темного замка, куда ее заточили. Для меня она была волшебной королевой-феей. А я ее потерянной когда-то дочерью-принцессой. Но этого никогда не случится, так ведь, отец? – Внезапно осевшим голосом Джанет промолвила: – Почему ты вообще никогда ничего мне о ней не рассказываешь?

Погруженный в свои мысли, Джон Рэйвенскрофт боролся с воспоминаниями о своей жене, которые столько лет удерживал от себя подальше. Видения любви, счастья и боли – такой неимоверной боли – сполохами проносились в усталом сознании Джона. Он посмотрел на свою дочь:

– Сердиться на меня нет смысла. Все, что ты мне сейчас высказываешь, я не раз повторял себе сам, снова и снова, на протяжении всей твоей жизни.

Все… вообще что угодно, напоминающее мне о твоей матери, только разжигало во мне гнев. Я отказывался верить, что в ее бреднях об ином мире, существующем якобы бок о бок с нашим, есть хоть капля правды, потому что места сказкам в моей жизни не было никогда. Вплоть до сегодняшнего вечера. А ты, Джанет,