Я задал много вопросов, но и самому мне пришлось рассказать о многом. Грегулетц отвел меня к лошадям. Некоторые четвероногие были на месте, в том числе и моя лошадь Мумпитц. Все они знавали лучшие дни; сейчас же находились на пороге очередной суровой зимы. Конюхи, я уверен в этом, делали для них все, что можно, но не могли совершать чудеса. Если завтра или послезавтра погода останется хорошей, я возьму Мумпитца и совершу на нем небольшую прогулку. Уже предвкушая это, я думал о том, узнает ли конь меня, своего прежнего наездника, когда я сяду на него верхом.

25 октября

Я провел в обозе четыре дня. Было холодно. Ощутимой была разница между относительно мирной жизнью в 10 километрах в тылу и боями на передовой, которые приходилось вести непрерывно.

22 октября мы наблюдали за тем, как над нами в сторону Сталинграда летели 60 бомбардировщиков. Вскоре даже в обозе можно было расслышать взрывы бомб.

Вчера мне удалось поприветствовать нашего батальонного казначея оберцальмайстера Кноппа. Он заехал к нам по дороге на несколько дней – привез предметы тылового снабжения, боеприпасы и почту, в том числе и два письма мне от моей жены, датированных 3 и 15 октября.

В обеденное время я немного проехался на Мумпитце. После такого долгого перерыва это было прекрасное ощущение – снова сидеть на спине лошади, свысока рассматривать окрестности при хорошей погоде. Я как будто потерялся во времени, позабыл о всей серьезности момента и вернулся в те счастливые дни в Оберлаузице, когда я в первый раз оседлал этого крепкого приземистого мерина белой масти. Вскоре мы с ним подружились, а в августе 1941 г., когда я стал командиром роты, в которой до этого командовал взводом, Мумпитц стал моей верховой лошадью. Этот конь полностью соответствовал своему имени. Даже сейчас я должен был быть с ним настороже и показывать ему, что я его хозяин. Мы вернулись через час. Час счастья закончился. Если и завтра сохранится хорошая погода, я снова поеду на прогулку верхом.

28 октября

Слава богу, дни бездействия закончились. Вчера вечером я получил приказ сегодня явиться на КП полка. Я планировал явиться к командиру полка на Мумпитце в сопровождении конюха. Однако вскоре мне позвонили и сказали, что командир сам подъедет на машине, так как у него какое-то дело в обозе.

Я был рад, что у меня было время покататься на Мумпитце два дня подряд. Мой четвероногий друг тоже радовался нашим прогулкам. Он заметно оживился, стал резвым и игривым. Кто знает, когда мне удастся снова оседлать его?!

Оберст Гроссе прибыл к полудню. А еще через полчаса, когда нас быстро и по полной программе обслужили на полевой кухне, выдав по полной порции, мы вместе отправились на КП полка, расположившийся в небольшой дубовой роще у Спартаковки.

Спартаковка и Рынок – два небольших поселка севернее Сталинграда, которые от города отделяет речка Орловка. Дубы в так называемом «лесу» были слишком молодыми, высотой не больше 5 метров. Они уже успели сбросить почти всю листву. Тем не менее убежище было хорошо скрыто от посторонних взглядов. Площадь рощи была примерно 100 на 400 метров, и выглядела роща, как зубная щетка. На КП сидел один-единственный офицер лейтенант Хорст Хофманн. По профессии он был судебным чиновником, родился в Плауэне (Фогтланд, Саксония) и до перевода в штаб полка командовал 13-й (артиллерийской) ротой. Полковой адъютант обер-лейтенант Кельц все еще был в отпуске на родине, но его возвращение ожидалось со дня на день. А пока эту «крепость» удерживал лейтенант Хофманн. Я должен был протянуть ему руку помощи.

Нам с Хофманном предстояло спать в одном на двоих помещении площадью примерно 3 квадратных метра. Я быстро сложил там нехитрые пожитки пехотинца и намеревался, пользуясь свободным временем, скоротать время за чтением почты, которую захватил в обозе, но в помещение зашел лейтенант Хофманн и пригласил меня к командиру. Тот уже ожидал меня, и после того, как я отдал рапорт, внимательно посмотрел на меня и заявил:

– Мой предшественник оберст-лейтенант Мюллер наградил вас знаком за ранение в золоте за ваше седьмое ранение в боях с противником. Он собирался вручить вам награду лично. Здесь, в полку, у нас не было этого знака, и его пришлось запросить в дивизии. Вчера мы получили его, и теперь я могу приколоть знак к вашему мундиру. Я желаю вам, Холль, удачи солдата и всего наилучшего.

Я с радостью пожал руку командира. Я был совершенно убежден в том, что моя судьба находится в руках Всевышнего и без него мы все – просто ничто. И бессмысленно считать, что мы сможем обмануть судьбу, пытаясь не выполнить что-то из выпавшего на нашу долю. Когда Господь решит, что пришел ваш последний миг, каждый должен быть готов к этому, и мольбы или сожаления здесь бесполезны. Клятва, которую я принес фюреру, народу и отечеству, всегда будет для меня священной, особенно если учесть, что я принес присягу добровольно в возрасте 18 лет.

В тот вечер я отвечал на письма из дома. Ночью в небе снова слышался стрекот «швейных машинок».

29 октября

День 29 октября обещал быть погожим. На востоке появилось солнце, и даже несмотря на то, что ночи были уже холодными, можно было немного согреться в его лучах. Мыслями я часто возвращался к своей роте.

Дежуря около нашего укрытия, я обнаружил, что вокруг нас и далее в лес разбросаны небольшие мины. Они имели форму шара, были примерно по 10 сантиметров в диаметре, и от них отходили отростки из проволоки. При прикосновении к тем отросткам мина взрывалась и могла вызвать ранение. Я доложил о своих наблюдениях командиру, и он тут же отдал распоряжение внимательно относиться к подобным опасным штукам.

Пока я с должной осторожностью рассматривал одну такую штуку, ко мне подошел обер-ефрейтор из штаба полка и спросил:

– Герр лейтенант, что это?

– Это небольшие мины, которые иваны разбросали ночью со своих «швейных машинок».

– Они опасны? С виду непохоже.

– Поверьте, они опасны! Обходите подобные вещи стороной. Все, что вы не можете опознать, если это исходит от иванов, – опасно.

– Но это явно не может быть такой уж опасной вещью.

– Я предупреждаю вас: держите свои лапы подальше от них!

Солдат ушел, но, похоже, мое предупреждение не очень его убедило.

Примерно в полдень перед полковником Гроссе предстал первый из кавалеров Рыцарского креста в нашем полку командир 3-го батальона гауптман Артур Риттнер. Он доложил, что отбывает в свой Sonderurlaub[37].

Риттнер особенно отличился в боях в южной части Сталинграда. Мы все радовались за него. Риттнер был из Zwölfender[38] и прошел воинское обучение еще в рейхсвере.