— Он не захочет снова вам навредить?

— Кто знает, София, кто знает! Поэтому я и говорю, иногда на какое-то время лучше исчезнуть. И тебе, и мне. Как только получится, сразу и отбудем.

Мы обе резко замолчали и быстро покончили с обедом. Пришла пора собираться обратно.

Я быстро складывала высушенные травы, оборачивая в тонкую бумагу и карандашом царапая на ней название сбора. Ванда только хмыкала, наблюдая, как я слюнявлю карандаш и старательно вывожу слова на бумаге:

— Надо знать траву в лицо. По внешнему виду определять, что ты держишь в руках. А иногда и по одному запаху. Змеи и те знают запахи растений, а ты, травница, нет.

Я только кивала и продолжала своё занятие. Пока мне до мастерства Ванды, как отсюда до границы Севера, где кончается Непроторенный лес. И всё же одна мысль занозой засела в сердце и мешала думать о предстоящей поездке, как о чудесном посвящении в тайны природы и ремесла.

— А если другой человек, ну, тот, что приходил к вам и говорил о моих родителях, решит, что я уехала навсегда и не станет больше меня искать? — спросила я у Ванды, когда мы миновали городские ворота.

Стражники при виде моей хозяйки старательно отводили глаза, самые молодые чертили в воздухе охранные знаки.

— Я же говорю: ещё одна причина поскорее убраться из столицы. Ты сама-то веришь, что те, кто отдали тебя в приют новорождённой, вдруг станут искать встречи через много лет? Только если за принца замуж соберёшься, как в песне поётся!

Я опустила голову и до самого дома вопросов больше не задавала. Хозяйка права: с чего бы вдруг интерес моих настоящих родителей пробудился именно теперь? Ни когда я росла в приюте, ни когда выпустилась из него и полгода жила в столице…

Хотелось бы верить в сказку, что меня украли в младенчестве, а потом подбросили в приют, но это противоречило здравому смыслу. Не проще ли было просто убить ребёнка? И по каким-таким особым приметам отыскали меня родители, если этих примет попусту нет?!

Я все думала об этом, пока разбирала собранные травы. Сухие веточки измельчались с помощью пестика, а иногда и крошились вручную, потом ссыпались в банки из непрозрачного стекла, каждая подписывалась, а также было обязательным написать время сбора.

Те, что ещё недостаточно высушились, раскладывались на тонкой бумаге рядом с открытым окном в кухне.

— София? Не слышишь, что ли? В калитку стучат! — Ванда только махнула рукой на мои попытки немедленно бежать открывать.

Мне вдруг показалось, что это ответ на мои мысли. Пришёл тот самый господин, который имел сведения о моих родителях, и сейчас я узнаю хотя бы что-то о тайне своего рождения!

Я больше не буду девочкой без рода и племени, которой имя и фамилию дала директриса приюта. Она называла нас, как героинь прочитанных книг.

Внутри меня всё замерло, и мир вокруг обратился в слух.

Вот сейчас, ещё немного! Я закрыла глаза и прошептала молитву, которой учили наставницы в приюте.

Размеренные шаги хозяйки всё приближались, наконец она открыла дверь в кухню и хмуро посмотрела на меня:

— Иди поспи немного. Мы выезжаем на Север сегодня в ночь.

Тот сон я запомнила так ясно, словно всё это происходило наяву.

— Возьми вот это! — сказала мне Ванда и подала короткий меч в ножнах. Такие носили стражники, для ближнего боя с разбойниками самое то: не тяжёл, маневренен, остер.

— Что мне с этим делать? — спросила я, переводя взгляд то на хозяйку, то на оружие.

Я раньше никогда не держала его в руках и с опаской относилась к тем, кто предпочитает размахивать сталью, а не пытаться договориться.

— Этот меч никогда не вынимался из ножен. Очерти им круг, вон там, где кукушкины слёзы растут.

Говорила Ванда спокойно, но в её голосе чувствовалось некое напряжение. Оно же витало в воздухе, разливалось в тишине замолчавшего леса, в котором мы всё ещё находились, хотя уже порядком стемнело.

Все знали: ночью в лес ходить-то можно, выйти — трудно.

Во сне я чётко понимала, что это не взаправду, и в то же время Ванда улыбалась как-то по-особенному. Мол, так и думай, пока мне дела надо делать.

Конечно, я просто устала, всё это воспоминания о прочитанном, навеянные событиями сегодняшнего утра. Хозяйка не Маг. Она не может насылать сны.

Меч оказался на удивление лёгким, он высвободился из ножен, в первое мгновение ослепив меня серебряным светом. А через мгновение я почувствовала, что он был выкован именно для этого: чтобы извлечь мандрагору или Адамову голову из земли.

Ванда молча стояла за спиной и ждала. Ветер стих, жара отступила, опустив под кроны деревьев долгожданную прохладу, но на моём лбу выступили капли пота.

Земля не поддавалась, она скрежетала, как несмазанные петли проржавевших ворот, но вскоре меня отпустило, словно она устала сопротивляться и признало моё право извлечь корень и забрать с собой, обернув красной тряпкой. Ванда уже приготовила её, чтобы принять растение, как величайшую драгоценность.

Наконец круг на земле был прочерчен, я с облегчением вздохнула и поняла, что меч в моей руке тает, будто снег под мартовским солнцем. Вскоре ладонь вместо плотной рукоятки ухватила лишь пустоту.

Ванда совсем этому не удивилась, она приложила палец к губам, призывая молчать.  И жестом показала встать лицом на запад. Я подчинилась быстро, сама удивляясь, что в душе даже сомнений в правильности действий не возникло. Будто я проделывала это уже с десяток раз.

Далее Ванда достала лопатку для выкапывания растений и вступила в круг. Она что-то тихо шептала, опустилась на колени и склонилась перед мандрагорой, как кланяются почтенному старцу или уважаемому человеку.

Кланяются не потому, что так принято, не потому, что страшно подучить пинок или удар кнута за неповиновения, а лишь из-за уважения и желания отблагодарить за ценный подарок.

Я не слышала слова Ванды, но точно откуда-то знала, что она говорит с нежностью и любовью. Благодарит за помощь и призывает кого-то могущественного не гневаться за нанесённый земле ущерб.

Корень был выкопан за несколько минут, а потом хозяйка принесла его мне, уже державшей в руках тряпицу, в которую он должен быть завёрнут. Ванда несла его как носят младенца, мы вместе аккуратно, чуть дыша, запеленали его, похожего на маленького человечка, и тут же совсем стемнело.

Луна вышла из-за туч, осветив нашу добычу. Я держала свёрток в руках и чувствовала, как дрожали пальцы. Сон начал таять.

Я исчезала.

Последнее, что я увидела перед тем, как проснуться — тряпица, в которую был завёрнут корень мандрагоры, из винного цвета стала алой.

Как кровь.

— Проснулась? Рано, поспала бы ещё, — сказала Ванда, не поворачивая головы, когда я спустилась на кухню, спросить, когда точно отправляемся.