Каким я стану человеком, у меня самой вопросов не вызывало: конечно, хорошим, честным, отзывчивым, как учили в школе и дома. И обязательно выберу нужную людям профессию, чтобы приносить общественную пользу. Вариантов было хоть отбавляй: в газетах, в журнале «Работа и зарплата», просто по объявлениям. Но стоило нам с мамой нацелиться на какой-то конкретный вариант, как тут же и выяснялось, что он кусается. Там требовалось самим платить за учебу, там должность, при ближайшем рассмотрении, оказывалась далеко не такой выгодной и удобной, как следовало из анонса. А иногда получалось, что «тут есть риск», как определяла моя умница мама. Если требовалось участвовать в каких-то авантюрах, допускать вольности с мужчинами либо отвечать за материальные ценности, мама вставала грудью.

Сама она проработала всю жизнь библиотекарем, а сейчас уже вышла на крохотную пенсию. Еще мама неплохо шила для нас и своих подруг, но деньги с них брать считала неудобным. Дескать, она не профессионал, и это просто дружеская услуга. Теперь же под влиянием царящего вокруг капитализма мы решили, что профессионалом должна стать я. Мне предстояло стяжать высокое мастерство и начать зарабатывать гонорары.

Швейные курсы были платными, и мы, уже поднаторевшие выходить из сложных ситуаций, решили так: я пока буду учиться шитью у мамы, а между тем устроюсь мастером чистоты, чтобы скопить денег к следующему учебному году. У нас в районе проводился эксперимент: может ли Москва, хотя бы в одном отдельно взятом микрорайоне, обходиться без гастарбайтеров? И вот я оформилась в ДЭЗе: дворник – одна ставка, уборщица подъезда – вторая. Причем со всем этим можно справиться за полдня, если, конечно, нет обвального снегопада. А вечером сидеть за швейной машинкой.

Бывшие школьные подружки, устроившиеся кто в институт, кто на работу в преуспевающую фирму, моей трудовой деятельности не одобряли.

– «Дво-орник Мальвиина», – высокомерно протянула наш лидер, уверенная в себе блондинка Элла. – Звучит довольно странно! Понимаешь, само твое имя обязывает: вот если тебя звали Дуней или Фросей…

Валька Кабанова, которая была, наверное, самой доброй из всех, тут же стала деятельно искать выход:

– Знаешь, Мальвинка, может быть, тебе в нашу фирму перейти? Я с Расулом поговорю…

Я хорошо знала Вальку, поскольку мы с ней были из одного двора, дома и подъезда: можно сказать, вместе выросли. Она была неплохая девчонка, безвредная и простодушная. К тому же больше всех нас пользовалась успехом у противоположного пола – мальчишки из нашего класса бегали за ней как ненормальные. Но когда она бралась рассуждать, все старательно напрягали челюсть, чтобы скрыть ироническую улыбку. Потому что умом Валька не блистала, проще сказать, была редкостная тупица.

Кто из нас устроился после школы лучше всех, так это как раз она. И не по знакомству: при своей редкой откровенности Валька тут же растрепала бы всем, как и что. Но вышло совсем просто: выпускница школы пришла в фирму, и ее, как ни странно, наняли. Самым удивительным казалось то обстоятельство, что Валька работала секретарем начальника, некоего Расула, с которым она и собиралась поговорить обо мне. Я, конечно, была ей благодарна, но все равно не могла представить себе, какой из нее секретарь. Наши бывшие учителя в один голос стонали под тяжким бременем по имени Кабанова. Аттестат зрелости ей вывели по схеме: «Три пишем, два в уме». Но ведь в фирмах подобное не проходит, там, все знают, надо вкалывать по-настоящему…

Вскоре произошло нежданное, странное, прекрасное – у меня как будто прорезался талант модельера. Я всегда любила делать что-нибудь руками: вырезать, клеить, лепить из пластилина. В младших классах моими любимыми уроками были труд и рисованье, как, впрочем, у большинства одноклассников. Но до сих пор все это не связывалось в моем сознании с шитьем, и вдруг меня словно молния пронзила: надо делать из тканей аппликации, украшающие одежду! И получилось просто супер, во всяком случае, мамины знакомые прямо-таки расхватали первые образчики моих новых выдумок! Мама смущенно разрешила мне брать гонорар: ведь я глядела в профессионалы, да и ткани покупала на свои деньги. А вот материал для аппликаций мне практически ничего не стоил: в дело могла пойти обычная пуговица, ленточка с упаковки, сухой цветок или обрывок серебряной бумаги. Фантазии же мне было не стать занимать. Так я почувствовала счастье, которое заключается, как я и теперь считаю, в совпадении: когда надо делать как раз то, что делать хочется. Мне страшно нравилось шить так, как я шью, а клиентки покупали, платили и давали следующие заказы.

Одна из них вывела меня на новый, совсем уже головокружительный путь: молодежный конкурс дизайнеров, на котором можно представить свою творческую коллекцию. Это мероприятие было обставлено весьма пышно, о нем даже в СМИ говорили. У меня просто дыхание захватило: глядишь, получу первую премию, потом буду много учиться и когда-нибудь открою свой Дом моделей. А талант у меня, все говорили, есть.

То, что это действительно талант, я догадалась уже по тому, насколько меня захватила эта идея. Я теперь дни и ночи сидела над эскизами и кусками разнообразных тканей, кроме тех часов, которые проводила в обнимку с метлой и шваброй. Но перед глазами у меня все равно стояли мои будущие модели. А потом наступало, как мне казалось, главное время моей жизни: я переодевалась и ехала в оргкомитет конкурса, вроде как узнать, нет ли каких-нибудь новостей. На самом деле их еще не ожидалось, да и по телефону можно было справиться, – но мне стало необходимо посетить место, с которым теперь связывались все мои надежды. Я менялась уже в начале пути: жильцы дома могли заметить, что из подъезда выходит не просто Мальвина, направившаяся в булочную или в контору ДЭЗа, а Мальвина преображенная, счастливо задумавшаяся, Мальвина на пороге великих перемен своей судьбы. Бабульки, сидевшие на скамеечке, понимающе кивали головой: они думали, я отправилась на свидание.

И в самом деле, это было нечто похожее на влюбленность. Троллейбус, который меня вез, короткая дорога в московских дворах, наконец, маленький особнячок, где располагался оргкомитет, были тронуты какой-то особой внутренней подсветкой, делавшей их для меня таинственными, значительными, прекрасными. Я трепетала: во мне роилось столько причудливых представлений, что можно было всю Москву одеть по-новому, причудливо и интересно. К счастью, люди в особнячке не годились на роль объекта девичьей любви: меня встречали две серьезных пожилых дамы, принимавших мою коллекцию, да мужчина средних лет, маячивший сбоку за компьютером. Он улыбался мне, но был слишком взрослым, слишком особенным – недосягаемым для меня, как олимпийский бог для женщин и девушек Древней Греции. Впрочем, гречанок это чувство как раз могло подстегнуть. Но у меня-то был другой темперамент: робкая, мечтательная Мальвина средней климатический полосы. Русская Мальвина.

Когда наступила осень, я не пошла на курсы, потому что была целиком захвачена своими новыми планами. Все решалось в декабре, ибо конкурс приурочили к новогодним праздникам. В оргкомитете со мной говорили ободряющие, и я ждала, надеялась, трепетала… Поэтому меня нисколько не коробило то, что сейчас я дворник плюс уборщица. Ведь концы смыкаются, Золушка тоже была замарашкой и принцессой одновременно. Однако я пока не говорила подружкам, что готовлю собственную коллекцию одежды на конкурс, что в оргкомитете меня уже знают и даже обнадеживают первым местом… и хорошо, что не говорила!