Проклятущая телепатия ведет себя, как тщательно высушенная губка, которую поместили в воду. Она и рада – тонет, пропитывается, разбухает. Люди, нелюди, автоматика… даже габариты цепляются краем сознания, у них есть зачатки интеллекта годного к восприятию типа. В габе суетно, разгар дня. Вне обшивки – а это что за новость? – строят контрольный порядок боевые группы дрюккелей. Много тревоги, целый рой недоумения, бессчетные шепоты команд и отчетов.

– Что у нас в почте, а? Ну-ка, ну-ка… – буркнул Саид и прикрыл глаза.

«Кусенька, прилетай, всегда жду, чмоки…» – Саид зашипел и удалил, не дочитывая. Пластированная медичка с Багрифа нашла его и здесь. Кусенька. Чтоб ей словить свою порцию йотля с кем-то свеженьким, модненьким.

«Где тебя носит? Я заказала костюм и место в ложе почетных гостей. Если ты забыл, что у твоего опекуна впереди трипсовый турнир, ты мне не брат! Ты вообще соображаешь, что тут творится? Ты…» – дальше концентрат эмоций и воспитательных программо-мыслей, они лезут в подсознание и норовят усовестить насильно. Отбиваться от забот Гюль и блокировать ее наставления – дело не для слабаков. Саид вспотел, а заодно ознакомил Яхгль с ругательствами трех народностей окраинных пространств. Добрейшая пассажирка безропотно выслушала, ни единой мыслью не осудила, зато снабдила чашкой с жидкостью и сделала две инъекции питательного раствора.

«Сима сдала все и даже слишком ровно, я удивлен». Это от Рыга. Коротко, но исчерпывающе. Значит, на месте и можно поздравлять. Саид выпил содержимое чашки в три глотка, благодарно кивнул.

«Саид, я совершенно не понимаю, что могло помешать тебе навестить скучающего приятеля, идея была весьма интересной. Но, поскольку скука меня покинула, а ты не явился в указанный тобою же срок, ставлю в известность: я покинул планетарный пляж для бездельников. Новый адрес пока затрудняюсь указать, но вероятнее всего на какое-то время поселюсь в учебных пространствах тэй корпуса, сегмент свободной настройки телепатического дара. Помнится, было время, преподавать мне казалось занятным. Всегда рад визиту. Надеюсь, могу числить тебя среди друзей. Альг Сэн Ортш».

Некоторое время Саид моргал, выискивая в сообщении странность, похожую на соринку в глазу – то она колет, то пропадает. Затем соринка проявилась и позволила сформировать вопрос.

– Он не помнит? Ничего себе йотль! Яхгль, прекрати молчать, я все равно прочту. Лучше словами, не приучай меня лезть за слой приватности, я с каждым разом все сложнее замечаю его границу.

– Йотль, – кое-как выговорила пассажирка и проглотила слезы. – Если позволяю себе так широко открыть душу… знаю точно, моя ли это половинка. Но мы посетили этого человека только с целью лечения. Совершенно аморально отнять свободу выбора и вслепую тянуть… Я была счастлива… полностью. Он отозвался… полностью. Но после я взяла себя в руки и сделала то, что должна. Сняла краску с одного слоя поля. Он помнит свою свободу от прошлого. Не более. Так честно. Я виновата. Я очень глупая, я страшная уродина и жить совсем не умею, я каждый раз вляпываюсь невесть во что и потом… потом…

– Фигня, – припомнилось подходящее слово Симы. Саид нарочно грубо и громко хмыкнул. – Жить ты хочешь. На сей раз. Погоди, ты с Альгом… эээ… это не мое дело, но мы застряли в их раю на полдня и мне следовало сообразить, что пока я валялся в отключке, другие оставались активны. Яхгль, разве допустимо лишить признания и памяти человека, когда он тебе не безразличен и отзывается? Тем более даже не до, а после… всего?

Ответов Саид и не пробовал получить: идянка рыдала с судорожными всхлипами, Гав рычал и злился на бестактность друга, а заодно сооружал их хвоста платок и сам протирал слезы на лихорадочно пятнистых щеках Яхгль. В голове идянки такое творилось – не хочешь, а заметишь… И как она первый раз встретила самого Саида, поймала приязнь и попробовала настроиться, а у него душа напрочь занята и связи плотные, не втиснуться и не заместить. И как нашелся совершенно замечательный человек, тоже из пилотов, как он ухаживал и был… перламутровый от нежности. Плотное поле, красивый, мужественный тон, несколько слишком яркий, но молодость всегда петушиста. А однажды услышалось это нелепое «коленками назад». Захотелось все рассказать, и чтобы не осталось недомолвок. На своих настоящих ногах, босиком, идяне ходят очень гибко и тихо. Они обладают еще одной специфической особенностью: внутренне сосредоточившись на идее, «гаснут» для слуха телепатов.

«Отчет обязательный, сорок девятые сутки задания, – ровно надиктовывал голос за дверью. – Приватное примечание: да, с точки зрения физиологии до сих пор не могу перешагнуть барьер и представить, что тело будет иным. Почему их относят к истинным людям? Возврат к основному тексту, конец примечания. Достигнута стабильная привязанность, считываемая мною до средних слоев подсознания. Более глубокое сканирование требует привлечения второго телепата уровня не ниже шесть-пять в координатах эмоции-реакции. Полагаю возможным уже теперь сообщить о вероятности согласия на сотрудничество не ниже восьмидесяти процентов. Контакт объекта с телепатом доу подтверждаю и отношу к случайным событиям…»

Идянка отступала шаг за шагом, пружиня ногами все менее уверенно и оседая ниже к полу. Мир сделался вроде десерта под солнцем – он таял, растекался, терял привлекательность. Тот, кому она поверила, полагал ее своим заданием. Как многие подобные, он усвоил данные о специфической психологии идян, чья логика весьма слаба и подчинена влиянию эмоций, интуиции и настроения. Он исправно считывал последнее и корректировал, как умел. А его хорошо учили!

Не сказали лишь, чем заканчивается для идян разрушение иллюзий. Или ему было все равно?

Саид дышал часто и старался отгородиться от чужой, очень лично истории – но не мог. Он все еще оставался там, на Багрифе, он все еще отступал на неловких ногах, позабывших природную кинематику движения. Он цеплялся за стену, за угол ослабшими пальцами. Нечеткий, слоистый коридор плыл и качался. Собственное поле пугало сильнее чужой лжи: гнев и боль рвались наружу, темные и яростные. Выпусти их на свободу, ощути в себе это, кружащее голову и всепобеждающее – право и силу отомстить. Он будет ползать за тобой, как червь. Сегодня, завтра – всегда. А когда ты запретишь ему и это, он угаснет в отчаянии. И тебе понравится. Испробовав чужой боли, ты сочтешь, что свобода ничтожествам не нужна. Однажды рванув с кого-то поле, становишься чудовищем. Внутри делается пусто, а окружающие видятся не людьми – пищей и средством построения наилучшей, безупречной жизни.

Еще шаг назад. Еще шаг. За угол. Сесть без сил и с ужасом смотреть на нелепые ноги, с которыми женщиной себя чувствовать просто невозможно. Вон идут знакомые – и хохочут в голос… показывают пальцем. Они думают, это шутка? Розыгрыш?

Встать не удается, приходится кое-как перевернуться на живот, подобрать стопы и вскочить прыжком. Чтобы бежать без оглядки, продолжая слышать смех. Как простить их всех, пусть они сто раз не виноваты? Зачем прощать, если ты чудовище для знающих о тебе и урод – для посторонних? Зачем такой – жить?

– Не могу так жить, – все внятнее бился черный шарик пульса в висках.