И мы оба замолчали. Мной снова овладели воспоминания о Жаклин, и я опять оказался в поезде, там была страшная духота, а он все мчался и мчался в ночи. Этот поезд уже не впервые всплывал у меня в памяти, но на сей раз мне никак не удавалось изгнать его оттуда. Я слегка разжал объятия. Она посмотрела на меня.

— Не надо больше думать о ней, — проговорила она.

— Просто в поездах сейчас такая духота, вот в чем все дело.

Она заметила как-то очень ласково:

— Нынче днем, за обедом, она очень сердилась.

— Думаю, это все из-за меня, за обедом я заставил ее сильно страдать.

— А она поняла, почему вы с ней расстались? — после довольно долгой паузы спросила она.

— Да нет, так ничего и не поняла. Наверное, это моя вина, просто я не смог ей толком ничего объяснить.

— Не надо больше об этом думать. — Потом добавила: — По-моему, вам действительно не стоит больше об этом думать.

— Но ведь она так ничего и не поняла, — повторил я.

— С кем такого ни случалось…

В голосе ее просквозил легкий упрек, но он по-прежнему оставался очень мягким, нежным, ни одна женщина никогда еще не говорила со мной так ласково.

— И что же вы собираетесь теперь делать?

— Неужели надо непременно что-нибудь с собой делать? Разве не бывает так, что можно обойтись без этого?

— Я вот пробовала ничего с собой не делать. Не получается. Всегда рано и или поздно кончается тем, что приходится что-то с собой делать.

— А он? Что делает с собой он?

— Ну, убийцам, — с улыбкой заметила она, — им все намного проще. За них все решают другие. А вы что, и вправду, не имеете ни малейшего понятия?

— Ни малейшего. Я ведь всего пару часов назад вышел из Гражданского состояния.

— Да, что правда, то правда. Вы еще никак не можете этого знать.

— Хотя вообще-то, — заметил я, — кое-что я уже себе представляю.

— И что же?

— Мне хотелось бы быть на вольном воздухе. Она удивилась, потом безудержно расхохоталась.

— Ну знаете, в мире не так уж много дел, которыми можно заниматься на вольном воздухе.

Танцы теперь следовали один за другим почти без перерыва, так что все даже не присаживались, а стоя ждали следующего. Однако, едва замолкала музыка, все, и мы тоже, почему-то сразу переставали разговаривать. Начался новый танец.

— Взять хотя бы морской флот. Теперь была моя очередь рассмеяться.

— Да, правда, — смеясь, согласилась она, — но ведь это тоже профессия.

Я собрался с духом и выпалил:

— Ну, не всегда. Вот, к примеру, чистить всякие медные предметы — это ведь каждый сможет.

Конечно, она не могла не заметить моего волнения. Ничего не ответила. Я не решался взглянуть на нее. И добавил:

— А что, неужели на корабле не хватит медных ручек, чтобы дать занятие одному человеку?

— Даже не знаю.

Потом, немного помолчав, добавила:

— Честно говоря, никогда об этом не думала.

— Знаете, не обращайте внимания, это я просто так, пошутил.

Она опять не ответила. Я больше не мог танцевать.

— Мне хочется выпить коньяку, — признался я. Мы перестали танцевать. С трудом протиснулись к бару. И, не сказав друг другу ни слова, выпили по коньяку. Он был очень скверный. Я больше не глядел на нее. И мы снова пошли танцевать.

— Неужели это было так ужасно, это ваше Гражданское состояние?

— Ну, всегда немного преувеличиваешь.

— Время от времени непременно надо брать отпуск. Чем бы ты ни занимался.

У меня снова появилась надежда.

— Да нет, — возразил я. — Не в этом дело. Вот я, к примеру, всегда регулярно, по-честному, уходил в отпуск. Верить в отпуск — это все равно что верить в доброго Боженьку. — Потом добавил: — Прошу вас, забудьте о том, что я вам сказал.

Танец подошел к концу. Обливаясь потом, вернулась Карла. Музыка замолкла на целых пять минут. Они казались нескончаемыми. Мне хотелось, чтобы она забыла про медные ручки.

— Ты, наверное, умираешь от жажды, — обратилась она к Карле, — ступай возьми себе лимонаду.

— Я схожу, — предложил я.

— Нет-нет, — возразила Карла, — я привыкла, и потом мне забавно заниматься этим здесь. У меня получится быстрее. Взять еще два коньяка?

И исчезла. Она смотрела ей вслед.

— В ее возрасте я тоже подавала лимонад.

— Вам надо отплыть завтра. А насчет медных ручек — это все потому, что я немного выпил. Вы должны забыть, что я вам тут наговорил.

Она глядела на меня, по-прежнему не отвечая ни слова.

— Даже если бы мне предложили этим заняться, чистить медные ручки, я все равно бы отказался. Просто я слишком много пью, а когда выпью, вечно начинаю нести подобную чушь, вот и все.

— Я уже забыла, — проговорила она. Потом совсем другим тоном добавила:

— Когда мне было столько лет, сколько сейчас Карле, со мной такое тоже случалось, и я тоже подавала лимонад.

Она замолкла, потом добавила:

— И долго вы оставались в Гражданском состоянии?

— Восемь лет.

Она снова надолго замолчала.

— Вы говорили, что в возрасте Карлы подавали в кафе лимонад?

— Да, у моего отца было маленькое кафе с табачным киоском в Пиренеях. А в девятнадцать лет я нанялась на одну яхту в качестве даже не знаю кого, скажем, официантки. Девушкам иногда приходят в голову подобные фантазии. Вот Карла, она тоже способна выкинуть что-нибудь в этом роде.

Мы впервые разговаривали с ней сидя. Мне казалось, что она уже напрочь забыла про медные ручки.

— На эту же самую яхту? — спросил я.

— Да, на эту же самую яхту, — ответила она. Потом как-то извиняюще пожала плечами и добавила: — Вот видите, как далеко это может завести.

Должно быть, она сохранила ту же самую веселую улыбку, что и в шестнадцать лет.

— Но если это было так ужасно, почему же вы оставались там целых восемь лет?

— Что за вопрос? Из лени.

— И вы уверены, что никогда туда больше не вернетесь?

— Уверен.

— Неужели после восьми лет можно быть уверенным в таких вещах?

— Редко, но можно. И на этой же яхте вы с ним и познакомились, да?

— Да, на этой. Поскольку никто не знал, что с ним делать дальше, его наняли матросом.

Снова начался танец.

— Еще один танец, — проговорила она, — и нам надо будет отвезти, ее назад.