отвечаю я в оцепенении. – Красная оспа.

Кармоко мгновение молчит, затем снова кивает.

– Она прожила хорошую жизнь?

– Была счастлива до самого конца. – Набираюсь храбрости. – Хочу спросить. Была ли она такой же, как я? Было в ней что-нибудь… ненормальное?

– Насколько я могу судить, она всецело была человеком. – Кармоко устремляет пронзительный взгляд мне в глаза. – По правде говоря, среди всех алаки, которых я повидала за два года, что прошли передо мной с тех пор, как император издал указ, я не встретила никого похожего на тебя.

– Никого… – Я осекаюсь на полуслове, услышав знакомый резкий свист.

Он доносится с верхней площадки, где открытая дверь ведет в маленький уединенный сад позади внутреннего двора. – Белорукая?

– Так ты зовешь Владычицу эквусов? – вскидывает брови кармоко Тандиве и, к моему удивлению, отходит сторону, пропуская меня вперед. – Она тебя ждет.

Охнув, я бросаюсь мимо кармоко вверх по лестнице и выхожу в сад, где на куче подушек восседает Белорукая. Перед ней накрыт стол, полный яств, а рядом, поджав ноги, набивают рот близнецы-эквусы. Дым из кальяна Белорукой плывет по саду, смешиваясь с ароматами теплого вечернего воздуха.

– Владычица эквусов! – снова охаю я, спеша к ним. – Брайма, Масайма, вы все здесь!

Близнецы отрываются от трапезы из желтых яблок и экзотических фруктов.

– Привет, Тихоня, – ласково улыбается Масайма.

– Скучала по нам? – добавляет Брайма, поднимаясь.

Радостно их глажу, а они тыкаются в меня носом. Масайма даже пощипывает мне волосы, а я и не против.

– Я так сильно по вам обоим скучала! – обнимаю я их.

Как давно я их видела, слышала, как они подлизываются, чтобы слопать все яблоки в повозке? Стискиваю эквусов еще крепче, сияю улыбкой, когда они отвечают тем же.

– Когда мы рядом, мир становится много прекраснее, не правда ли? – задумчиво тянет Брайма со взмахом черного с полоской хвоста.

– Конечно, брат, – соглашается Масайма. – Мы все делаем лучше.

Моргаю, чтобы отогнать жгучие слезы.

– Ну, вы оба определенно сделали лучше мой день, – говорю я, разжимая руки.

Затем поворачиваюсь к Белорукой. Если бы не она, я бы все еще умирала в том подвале. А теперь она здесь. Зачем?

– Владычица эквусов, – почтительно обращаюсь к ней.

– Белорукая тоже сойдет, – отвечает она со взмахом руки. – Это имя очень мне по душе, правда.

Когда я неуверенно застываю рядом, не зная, что делать дальше, она поднимает на меня удивленный взгляд.

– Скажи-ка, так неловко передвигать ноги – этому нынче в Варту-Бера учат, как приветствовать старших? – интересуется Белорукая, лениво затягиваясь из трубки и выдыхая колечки дыма.

– Нет. – Я опускаюсь на колено в церемонном приветствии, которое кармоко предпочитают вне занятий. – Вечерний поклон, Белорукая.

– Вечерний поклон, Дека. – Она взглядом окидывает меня с ног до головы и добавляет: – Ты определенно расцвела. Варту-Бера явно хорошо на тебя влияет.

Я пожимаю плечами.

– В некотором роде, – отвечаю я, думая о Катье. – Благодарю, что отправили меня и Бритту сюда.

Теперь я знаю, что если бы не ее вмешательство, нас бы наверняка разлучили и отправили в менее значимые лагеря, как стольких других алаки. Именно она решила, что мы достойны Варту-Бера. И хорошо, что так вышло. Приходится отгонять мысли о словах кармоко Тандиве о моей матери. Что-то в них по-прежнему не дает мне покоя, но я не могу уловить, что именно.

– А как там наша вечно жизнерадостная Бритта? – спрашивает Белорукая.

Я улыбаюсь.

– Теперь сияет еще ярче, когда швыряет мальчишек с одного конца ямы с песком на другой.

– Сплошной восторг, надо полагать. – Белорукая откладывает трубку, затем изящно откусывает фрукт. – Представь мое удивление, когда я услыхала, что не кто-то там, а ты льешь собственную кровь и провозглашаешь себя демоном. Ты, алаки, которая от стыда чуть ли не лужей растекалась, едва я упоминала проклятую кровь. Как я понимаю, ты больше не питаешь сомнений в правдивости моих слов.

Я заливаюсь краской до самых корней волос. Я и не подозревала, что Белорукая знает, как я сомневалась в обещаниях, которыми она меня сюда заманивала.

– Не питаю, – честно отвечаю я. – В Варту-Бера все ровно так, как вы говорили. Я… больше не стыжусь того, кто я. Каково бы ни было мое происхождение, я могу принести пользу.

К моему удивлению, Белорукая заходится хохотом.

– Что ж, приятно слышать. Гораздо лучше, чем твоя хандра в повозке. Она изрядно портила мне аппетит. Карамбола? – предлагает мне Белорукая тарелку нежных желтовато-зеленых фруктов в форме звездочек.

– Нет, спасибо, – вежливо отказываюсь я, качая головой.

– Мы возьмем, – тянет пальцы Брайма с жадным блеском в глазах.

– Нельзя допускать, чтобы хороший фрукт пропал даром, – поддакивает Масайма.

Владычица бьет их по рукам.

– Не для вас, – строго отрезает она. – Отправляйтесь пробовать инжир вон на том дереве.

Когда эквусы, надув губы, уносятся галопом в указанном направлении, Белорукая поворачивается ко мне:

– Вот тебе урок, Дека. Когда кто-то, особенно старший человек, предлагает тебе еду, ты берешь и ешь. Так принято в южных провинциях.

Кивнув, поспешно принимаю тарелку:

– Благодарю, Белорукая.

Осторожно присаживаюсь напротив нее, и в голову приходит мысль.

– Почему вы здесь? Привезли в Варту-Бера новых девочек?

Бросаю взгляд через садовую калитку во внутренний двор, где луна серебрит статую императора. Там стоит единственная повозка – та самая, что доставила нас с самого севера.

Белорукая качает головой:

– Нет, девочек в Варту-Бера достаточно.

Прихожу в замешательство.

– Так почему вы здесь?

– Потому что я здесь преподаю, разумеется.

– Преподаете? – повторяю я, словно эхо.

– Владычица эквусов скромничает, дабы не смущать тебя величием своей фигуры, – произносит кармоко Тандиве, приближаясь к нам. – Она надзирает за Варту-Бера и всеми лагерями.

Чувствую, как у меня отвисает челюсть, и поворачиваюсь к Белорукой:

– Вы…

– Надзираю за всеми лагерями? Да, полагаю, что да. – Она пожимает плечами, затем подкладывает мне на тарелку ломтик сыра. – Попробуй, он превосходно сочетается с карамболой.

Я трясу головой, никак не могу прийти в себя. Если это правда, значит она – благородная – подобные важные задачи поручают лишь богатым и могущественным.

– Я не могу принимать с вами одну пищу, – говорю я. – Это неуважение с моей стороны, вы ведь…

– Ваша новая кармоко? Разумеется, кто же еще, – самодовольно заканчивает за меня Белорукая. Пока я верчу головой туда-сюда, глядя на нее и кармоко Тандиве, она продолжает: – Иногда я беру одну-две ученицы, дабы подготовить их к самым… хлопотным вылазкам. И, конечно же, за этим я и доставила сюда вас с Бриттой. Хотя твоя подруга Белкалис тоже мне весьма любопытна, как и вечно сердитая Газаль.

– Вы знаете Белкалис? И Газаль?

– Несомненно. Я пристально высматриваю многообещающих учениц. Занятия начнутся завтра.

– Будешь являться к ней после ужина, – добавляет кармоко Тандиве. – Незамедлительно.

Я кланяюсь:

– Да, моя госпожа.

– То есть «да, кармоко», – поправляет меня Белорукая с улыбкой. – Что ж, тогда все. Если только ты не хочешь остаться и покурить с нами.

Одна лишь мысль об этом приводит меня в ужас.

– Нет, кармоко, – выдыхаю я, а затем кланяюсь и убегаю.

Уже на полпути к спальне я резко застываю на месте, а мысли все мчатся вперед. Мать сбежала в последнюю неделю сезона дождей – так сказала кармоко Тандиве. Но этого не может быть. Отец всегда говорил, что они с мамой встретились в конце сезона прохлады. Я родилась ровно девять месяцев спустя, в месяц серебряных волков.

Бессмыслица какая-то.

Если кармоко Тандиве права, значит, до встречи с отцом мама была беременна по крайней мере уже целых четыре недели. Но я своими глазами видела, как кармоко Тандиве зачитывает по памяти целые эпизоды. Она никогда не ошибается в датах.

Я тяжело прислоняюсь к стене, почва уходит из-под ног, когда я наконец понимаю, что меня так мучает: я никак не могу быть родной дочерью отца. Если даты верны, а они наверняка таковы, отец не мог меня зачать.

Но почему же я так на него похожа?

18