Он посмотрел в сторону леса.

– Тогда уезжай, – предложил он. – А то вернется и будет думать, зачем ты здесь застряла.

Квартал потихоньку просыпался. Уитни, закинув ногу на ногу, сидела на верхней ступеньке своего крылечка, улыбаясь телефону, что лежал у нее на коленях. Тина катила инвалидную коляску своего отца, рядом шла ее мама. Жизнь возвращалась в норму.

Люди привыкают к любым переменам. Время – вот все, что для этого требуется.

В доме зазвонил телефон. Обычный бойкий рингтон приглушенно звучал откуда-то сверху.

Телефон Руби.

Я со своими папками поднялась наверх, но сначала зашла в комнату Руби. Телефон лежал на кровати, лицевой стороной вниз. Я не стала себя отговаривать и перевернула его: интересно, кто ей звонит?

На экране мелькнуло имя звонящего – ББ, Руби добавила его в свои контакты. На расшифровку ушло две секунды: Блер Баумен. Кто же еще? Адвокат, это имя я прочитала на экране телевизора. Сигнал смолк, появилась надпись: 5 пропущенных звонков.

Телефон в моей руке снова пискнул, я посмотрела на экран. На сей раз сообщение, с того же адреса: Нужно поговорить. срочно перезвони, пжл.

Конечно, адвокат экономит миллисекунды, где ему напечатать слово пожалуйста.

Внизу открылась дверь, в прихожей послышались шаги. Я аккуратно положила телефон на кровать, как лежал, и выскочила из ее комнаты. Прошла мимо лестницы со своими папками, Руби как раз начала подниматься – в новых кроссовках.

– Быстро управилась, – заметила я.

Подходя, она замедлила шаг, на руках и под шеей поблескивает пот.

– Что это у тебя? – спросила она, глядя на папки.

– Работа, – объяснила я. – Сейчас сяду за ноутбук, – неужели я должна отчитываться за каждое движение в собственном доме? В свое оправдание, и чтобы ее опередить, говорю правду: – У тебя телефон звонил. Только что.

Она обошла меня и зашагала по коридору. Мышцы икр, предплечий напряжены. На шее обозначились сухожилия.

– Наверное, спам, – предположила она. – Возможно, мне дали номер, который недавно принадлежал кому-то другому.

Сказать ей: Нет, это твой адвокат? Интересно, что она ответит? Но как скажешь? Будет ясно, что я заходила в ее комнату.

Она отвела ногу назад, сделала растяжку.

– С трудом поселок обежала. Жарко, – Руби засмеялась. – Но Мак, господи. Вел себя будто…

Я молчала, вслушиваясь в каждое слово. Что она видела? Что ей известно?

Она вытерла лицо верхом своей зеленой майки.

– Знаешь, – сказала она, – он один раз приехал меня навестить.

Я медленно покачала головой, не сразу справившись с голосом:

– Нет, я про это не знала.

Интересно, это было до или после того, как он объявился в моей кухне, чтобы рассказать о звонке Руби?

Вообще, мне не нравилось то, куда вел этот разговор. Где-то в глубине души сидело чувство вины, и вот его вытягивают на поверхность. Я ведь Руби не навестила. Ни разу. Отсекла ее сразу после суда – за ненадобностью. Была и нет. Так поступили все мы – с легкостью.

– Наверное, хотел сказать, что между нами все кончено. На всякий случай, будто и так неясно, – пояснила она.

Я попробовала представить эту картину. Мак сидит по ту сторону какого-то пластикового щита или просто за столом – как там у них устроено, не знаю. Руби плачет. Или не плачет. Сузила глаза и смотрит на него. Смеется над его трусостью.

Нет, струсил не он, а я. У Мака хватило смелости поехать к ней, а у меня – нет. Выходит, я плохо его знаю? Прицепила на него ярлык безответственного ребенка, а на самом деле только он и поступил так, как требовала жизнь.

– Смотрю сейчас на него и вспомнить не могу: что я в нем нашла? – продолжила Руби. Чему-то про себя улыбнулась. – Нет, помню, – легонько хмыкнула. – Помню, когда была для него еще слишком молода. Господи, как я обожала эту игру в кошки-мышки. Просто обожала – я же знала, что он всегда на меня заглядывался. Даже против своей воли.

Меня передернуло. Когда они познакомились, она уже не была ребенком. Девятнадцать или двадцать. Молода для него, это факт, но не настолько. Как мне тогда казалось, он ее терпеть не мог. Интересно, кого из нас подводят воспоминания?

– Что-то в этих Сиверах есть такое, да? – спросила она. То ли усмехнулась, то ли поморщилась. К чему она клонит? – Ведь их здесь все любят, этих мальчишек, которые никак не вырастут. А девчонок – нет. Таких, как я, – не любят.

Она права. Именно так ее воспринимали соседи. Может, потому что она была студенткой, когда мы познакомились? Она выгуливала наших собак, приносила нам почту, домой приходила поздно, а то и не приходила вовсе, каталась на роликах и смеялась в голос, говорила скорее по наитию, не думая, стоит ли произносить что-то вслух или нет. Возможно, дело в том, что отец никогда не мог ее обуздать, сам всегда спрашивал, не видели ли мы ее.

– Как отец? – спросила я. Вряд ли ей надо напоминать, что у нее есть другой пункт назначения. Она же получила то, за чем приехала? Может уезжать. Один из пропущенных звонков, возможно, как раз и был от ее отца.

Ее лицо помрачнело, в глазах мелькнула чуть ли не злоба, но она тут же отвела взгляд.

– Он умер, – сказала она. – Я думала, ты знаешь.

– О нет. Боже.

Я покачала головой. Как это печально. С господином Флетчером я почти не общалась, последний раз – когда он отказался забирать вещи Руби. У него не хватало стержня, чтобы уследить за дочерью, он словно махнул на нее рукой и давно отказался от попыток удержать ее в узде. Точно так же вышло и у моего отца с братом, а вот мама впала в другую крайность.

Выйдя на пенсию, господин Флетчер перебрался во Флориду. Наверное, решил, что Руби уже взрослая, сама со своей жизнью разберется, как и все мы. И она выбрала короткий маршрут, перелетела через два дома – ко мне.

– Я не знала, – сказала я. Неловко положила руку ей на запястье, в знак сочувствия. – Мне очень жаль.

– Что поделаешь, – сказала она, отстраняясь от меня. – Я вся потная, извини. Пойду душ приму.

Разговор был окончен.

Может, адвокат звонила ей по поводу наследства? Может, я для нее сейчас – перевалочный пункт, она унаследует дом отца и начнет жизнь с чистого листа?

Руби ушла к себе в комнату, а я уселась на диванчик в коридоре, прислушалась – сейчас она ответит на пропущенные звонки. По поводу ее дела, дома