Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Морозова говорит это слово, выразительно играя бровями, поэтому до меня доходит быстро:
— Катя! Опять ты о своём!
— О важном. — Поправляет она меня.
Я смеюсь, и мне становится немного легче.
— Чёрт, а ведь я даже не знаю, зачем позвала его. О чём мы будем там говорить? Сядем перед телевизором и будем сидеть? — Я начинаю нервничать, и мой голос звучит тоньше. Я практически ударяюсь в панику. — Как мне держаться? Чем угощать его? Может, стоит куда-то пойти? Зачем вообще я позвала его домой? Как это выглядит? Будто я планирую его соблазнить?!
— А ты не планируешь? — Усмехается Морозова.
— Катя! — Молю я. — Я сейчас серьёзно с тобой говорю!
— И я тоже серьёзно. — Она кладёт свою руку на мою и осторожно сжимает. — Для начала успокойся. Вот так, молодец. Не нужно заранее сходить с ума. Сперва приготовишь ему что-нибудь на ужин, затем накроешь на стол, нальёшь вина…
— Но я не пью!
— Но он-то, наверняка, пьёт, он же — медик!
— По-твоему, все медики пьют? — Вспыхиваю я.
— Да, спирт. Ещё и домой его с работы носят! — Парирует Катя. — А вообще, лучше бы он пил, знаешь ли. Хотя бы, вино. Все эти непьющие… они — страшные люди! В наш стремительный век, когда на людей наваливается такая мощная нагрузка: дом, работа, жена-любовница, дети, дом, транспорт, пробки — лучше иногда хоть как-то снимать стресс, чем копить его долго, а потом вдруг брать оружие и стрелять всех подряд!
— Катя, ты слишком много смотришь телевизор.
— Грешна. — Соглашается Морозова. — Но это участь всех одиноких.
— Так ты предлагаешь мне налить доктору вина?
— Конечно! Выпьет, расслабится, и сам будет развлекать тебя разговорами. — Кивает подруга. — А вообще, ты слишком загоняешься, Алис. Дай событиям развиваться самостоятельно, не пытайся просчитать каждый шаг и не переживай.
— Как мне не переживать! — Вспыхиваю я. — А вдруг он согласился прийти ко мне из жалости? Вдруг… я ему не нравлюсь?
«Рука-лицо» — именно это сейчас делает Катя, не боясь нечаянно окунуть волосы в бокал и запачкать их пенкой от латте.
— Конечно не нравишься! — Стонет она. — Он имел счастье лицезреть тебя в самом неприглядном виде, а потом — бац, и согласился прийти на свидание!
— И что?
— А то, что если мужик, видевший тебя без каблуков и косметики, желает видеть тебя снова, значит, это твой мужик — надо брать!
— Точно?
— Ой, Марфушка ты наша, точно-точно! — Ржёт Катька.
— Не смейся. — Надуваюсь я.
— Похоже, гормоны очень негативно воздействуют в первую очередь на мозги беременных. — Дразнится она. — Нужно написать об этом статью в рубрику «Твоё здоровье».
Я тянусь и в шутку толкаю её в плечо. Морозова трёт ушибленное плечо и хохочет. В этот момент к нам подходит официант и ставит передо мной на столик блюдце с большим куском торта, на котором красуется крохотная зажжённая свечка.
— С днём рождения! — Говорит он.
— О, спасибо… — Шепчу я. Затем благодарно киваю ему и перевожу взгляд на подругу. — Спасибо… Ты не забыла!
— Как я могу? — Улыбается она.
Официант уходит, а я задуваю свечку, но всё так и не решаюсь вонзить вилку в торт. Примеряюсь — а вдруг затошнит?
— Не стала поздравлять тебя в офисе: знаю, что ты не любишь этот день. — Говорит Катя.
— На работе все думают, что это из-за того, что я не хочу тратиться на десерты и угощения для них.
— Пусть думают, что хотят. — Она тоже берёт вилку. — На самом деле, я думаю, что твоя мама была бы не против, если бы ты начала радоваться, улыбаться и отмечать этот праздник. Она бы хотела, чтобы ты жила дальше.
— Думаешь? — Тихо спрашиваю я.
И сглатываю.
— Уверена. — Кивает Морозова. И тут же восклицает: — Да, блин! Воткни ты уже эту вилку в торт! Я тоже хочу попробовать, но не могу сделать это раньше именинницы!
— Когда это тебя останавливали рамки приличия? — Смеюсь я.
Мы хохочем, едим торт, запиваем кофе и какао, а затем расплачиваемся и возвращаемся в офис.
Перед тем, как толкнуть мощную стеклянную дверь, Катя вдруг останавливается и поворачивается ко мне:
— Так что ты решила насчёт Никиты?
— Есть у меня одна мысль… — Признаюсь я. — Но для этого ты должна будешь попросить его о встрече от имени журнала.
— Я? — Её глаза округляются.
— Да. Завтра в «Октябре» премьера фильма, и Дубровский должен быть там. Позвони, пожалуйста, его агенту и попроси о короткой встрече, пусть для тебя на входе оставят пропуск.
— И ты пойдёшь туда вместо меня?
— Да. — Киваю я.
— Да у тебя железные яйца, Кукушкина!
— У меня в животе ребёнок, и плюс огромное желание выжить, Морозова.
— И что ты ему скажешь? — Она кладёт руки на мои плечи.
Я закусываю губу:
— Никите не понравится то, что я собираюсь сказать. — Тяжело вдыхаю, выдыхаю, а затем натягиваю на лицо улыбку: — Но сейчас я не думаю об этом совсем. Все мои мысли о встрече с Красавиным.
— А вот тут я бы посоветовала тебе ненадолго отключить свои мозги. — Подмигивает мне Катя.
Следуя её советам, я сбегаю из офиса пораньше. Покупаю мясо, мариную его, ставлю в духовку, затем убираю в холодильник вино и несусь в ванную, чтобы успеть принять душ.
«Придёт или не придёт? Придёт или не придёт?»
Звонок в дверь раздаётся как раз в тот момент, когда я, натянув на себя платье, пытаюсь высушить волосы феном и едва не реву из-за того, что не успела накраситься. Выключив фен, я бросаюсь в гостиную и включаю там телевизор — для фона. Набросив на стол скатерть, ставлю на неё два бокала, затем убираю один из бокалов в шкаф, затем снова достаю его с мыслью о том, что буду пить из него сок, затем снова прячу, чтобы меня случайно не поняли неправильно.
Я мечусь по комнате в поисках расчёски, духов или, хотя бы, крема для лица, но звонок в дверь раздаётся вновь. Мне хочется разреветься, но, если не открыть дверь, мужчина уйдёт. Я стремительно мчусь в прихожую.
Удушливый запах мяса пробирается в нос, и я понимаю, что мне становится дурно. Бросаю последний взгляд в зеркало, оцениваю масштаб катастрофы, и разреветься теперь хочется только сильнее, но рука уже отпирает замок и тянет на себя дверь.
И вот на пороге — Он.
А перед ним — Я.
Во всей красе: лохматая, в вечернем платье и больших, пушистых тапках-котятах.
«Это фиаско, братан» — подписали бы ролик о моём позоре в Интернете, но внутренний голос подсказывает, что в больнице я выглядела ещё хуже, и я улыбаюсь. Говорят, что улыбка спасает от стыда даже самых отъявленных неудачниц. Или опять врут?