Нет-нет. Нет никакой девушки. Полина не хочет об этом думать. Проще представить, что ее нет.

Есть только Он. Он всегда с ней. Когда она жует по дороге в школу шоколадку. Когда смотрит «Форреста Гампа». (Как-то он упомянул, что это его любимый фильм. С тех самых пор и ее тоже.) Когда играет вместе с друзьями в «Монополию». Когда сидит, насупившись, в машине, пристегнутая к заднему сиденью, и слушает, как папа с мамой воспитывают бабушку.

Всегда-всегда с ней.

Ночью во снах и днем – в грезах.

И да, конечно, это называется Первой Любовью.

Ну вот только как-то так вышло, что она влюбилась во взрослого человека. Настолько взрослого, что он успел как раз отслужить в армии к моменту ее рождения.

Но самое ужасное даже не это, а то, что он еще и родственник. Троюродный брат.

«Ерунда, понятное дело. Седьмая вода на киселе. Вон у королевских особ это вообще норма», – успокаивает себя Полина. Но все же, сам факт. И это досадное слово «брат». Оно пересиливает слово «троюродный».

И как все-таки клево, что Он придумал называть ее «кузина». Конечно, в шутку придумал. Но кузен и кузина – это другое дело! Это ближе к мужу и жене! – кажется ей.

Полина щелкает замками на рюкзаке, закрывает за собой дверь и вызывает лифт. В кабине сразу же смотрит в уголок под зеркалом, где она ключами выцарапала их имена. Свое – такое большое и певучее и, ниже, его – маленькое, четырехбуквенное, одна из которых, причем, еще и мягкий знак.

Илья. «Какое-то удивленное у него имя, как будто спрашивает: “Иль я?” Надо обратить на это его внимание».

Полина опять улыбается и радуется тому, что думает о нем.

Она еще раз смотрит на свою надпись, маленький символ их, точнее, ее любви. Этот публичный секретик. Интересно, а думает ли о ней Он?

Хоть когда-нибудь?

С этим вопросом она выходит на улицу, и тут же ей на нос с брызгами шмякается капля. Оттепель. Сосульки тают, как ее сердце, когда Илья рядом. Из-под снега местами пробивается зелень. Во дворе пахнет мокрым деревом и чистотой. Улыбок на лицах соседей на восемьдесят процентов больше, чем обычно. Полина жмурится солнцу и подставляет язык под сосулькины капли.

Здорово любить летом, бегать под ливнем, слушать вместе ночную речку и обсуждать прохожих, сидя на террасе кафе.

Здорово любить осенью: мудро и спокойно. Созерцать и читать старые стихи. Узнавать собственные чувства в чужих песнях. Подводить итоги и строить совместные планы.

Здорово любить зимой и играть в снежки. Замуфтиться в тысячи свитеров и пускать пар на мороз из-под огромного мохнатого капюшона.

Но, конечно, любить весной – самое то! Нет ничего и лучше. Твое сердце просыпается вместе с жуками, кузнечиками и медведями. Твоя душа шебуршит крыльями вместе с вернувшимися скворцами. Воздух особенно свеж в это время – его как раз только и хватает на то, чтобы надышаться.

Ее любовь – это восхищение. Так можно любить только когда любишь впервые.

Когда еще нет опыта, нет сравнений, нет страха.

Но ошибочно полагать, что ощущения Полины – это только сплошная радость и эйфория.

Иногда восторг проходит, и она понимает, что у этой любви не может быть реализации, как в кино: объятия – поцелуи – игра в догонялки на прибрежном песке на закате.

Тогда она хмурится. Пыхтит. Старается об этом не думать, но это вот «не думать» у нее получается так себе. Вот так и балансирует на волне, как начинающий серфер на пятом занятии, когда восхищение от скорости сменяется тревогой, ощущением подкатившего сзади чего-то неизбежного, и наконец его накрывает с головой соленым одеялом. Отплевывайся потом и ищи в волнах доску.

Именно так меняется ее настроение несколько раз за те полчаса, что занимает дорога от дома до школы.

* * *

А вообще это продолжается уже почти год, с прошлого лета. Когда все пятьдесят шесть близких и дальних родственников собрались на даче у бабушки праздновать ее шестидесятилетие.

Тогда Илья разговаривал с ней так, как никто до этого. Он общался с ней на равных. В его словах не было нравоучений или превосходства взрослого. Полина с ровесниками пошли в лес искать ежей и по пути встретили Илью, набиравшего воду в колодце.

Когда они спросили его, как лучше их ловить, он ответил, что сейчас отнесет воду и составит им компанию. Это был настолько увлекательный поход, что все дети потом только и рассказывали родителям, как дядя Илья нашел норку и как учил их гладить ежат так, чтобы не уколоться.

А потом был настоящий дачный вечер, какой бывает только на исходе августа, когда заканчивается лето и дожди становятся все прохладнее, когда с каждым рейсом люди увозят какие-то вещи в городские квартиры.

Вечер с дымом из печных труб. Бродячими курами. Садом, в котором переплелись кусты красной смородины и крыжовника. С покрышками на обочине и ретровелосипедистами на дороге без асфальта.

Бабушка – потрясение устоев – выпила чересчур много вина, непрерывно смеясь, и все время танцевала во дворе. Каждый раз с очередной песней для нее находился новый задорный кавалер. Кое-кто из взрослых заснул прямо за столом, кто-то в гамаке, но большинство разбрелись по группам и вели свои серьезные беседы, периодически отвлекаясь, чтобы развести руками, окинуть все вокруг приглашающим взглядом и порадоваться разнице с городом.

Илья соорудил костер и возился с котелком, где булькало будущее жаркое.

Вокруг собрались подростки и слушали, как он рассказывал о недавней экспедиции на Байкал. Илья – биолог и периодически проводит в походах по нескольку недель. Как же увлекательно было слушать его истории! Эти приключения словно из книг.

Животные в его рассказах имели собственный характер, мотивацию поступков и даже влюблялись. Из его слов выходило, что рысь таскала птиц с бурятской зверофермы не столько из-за чувства голода, сколько от одиночества. Что маленькие муравьи порой могут быть отважнее самых смелых мушкетеров. А иная белка в творческом порыве может составить из шишек и ягод настоящий натюрморт с подчеркнутыми пропорциями и тонкой цветовой гаммой.

Иногда к костру подходил дядя Толя, бабушкин брат, и пьяненько пытался вступить в разговор. Дети по-взрослому шикали на него, и дядя Толя обиженно отходил.

Илья как раз изображал, как охотятся буряты, когда Полина вдруг поняла, что сейчас не слышит его голоса. Что просто завороженно смотрит, как он двигается, как прищуривается и размахивает руками, смотрит, как отражение костра пляшет в его глазах. Она не сразу понимает, что вот прямо сейчас, глядя на нее и улыбаясь, он спрашивает ее о чем-то: «Правильно говорю, кузина?»

Она утвердительно кивает, он подмигивает ей и продолжает рассказ.

И Полина вдруг чувствует, как впервые в ее жизни там, где висит крестик, даже еще глубже, там, под кожей, под ребрами образовывается пустота. Огромная, настоящая, бескрайняя, именно такая, какой описывается Вселенная в учебнике астрономии. Но это пустота – наполненная. Ерундовое, конечно, выражение, прям совсем как «текущий момент», но такой уж он удивительный, этот русский язык. В этой образовывающейся пустоте, внутри Полины, в этом вакууме сразу стали появляться свои созвездия, метеориты, кометы, даже Млечный Путь – путь самой Полины. И среди всех этих небесных тел ее вселенной жизнь была пока только на одной планете. И этой планетой был Илья.