Они резвились – это будет, пожалуй, самое точное слово.Играли, как дети. Прыгали с трупа на труп, гонялись друг за другом – вся суть,сразу видно, была в том, чтобы перепрыгивать с одного мертвого тела на другое,не касаясь земли. Как-то визжали при этом, похрюкивали. И это все было допредела омерзительно – они сами, их писки и хрюканье, их беззаботные игры, самих вид. Не могу объяснить толком, но от них исходило омерзение, как от бродягиисходит дурной запах. Большая прогалина, заваленная трупами, ярко светила луна– и эти их игры отвратительные, для них покойники были забавой, понимаете? Имэто все нравилось – что лежат покойники, что их много, покойников, что тутповсюду смерть. Я не знал, что вижу, я и теперь представления не имею, коговидел, но в одном убежден совершенно точно: кто бы эти твари ни были, ониглубоко враждебны человеческому роду и всем нашим моральным принципам. Того,чем живем мы, для них просто не существовало. Могу поклясться чем угодно, что яэто видел не во сне и не в бреду – они были на самом деле. И они были глубоко скверные.

Был ли я верующим? Тогда – нет? Я был молод, и насвоспитывали без особого упора на церковные ценности…

Я лежал и смотрел. На эти их игры, прыжки с трупа на труп,на суетню… Черные, поджарые, тонкие силуэты. Они скакали, некоторые словно быплясали, и это были очень странные пляски, опять-таки не имевшие ничего общегос человеческими танцами. Пищали, хрюкали, повизгивали. Ни одногочленораздельного слова – но тем не менее у меня откуда-то было стойкое убеждение,что эти создания обладают своеобразной разумностью.

И потом только – не знаю, сколько времени прошло – мне сталострашно. Просто невероятно страшно. Я представил, что они сейчас заметят, что яжив… Не знаю, что бы тогда случилось, но тогда при одной мысли, что они менясейчас увидят, волосы на голове шевелились.

Я пошарил рядом, наткнулся на автомат. Почувствовал себячуточку увереннее – это было оружие. Оружие всегда дает человеку уверенность,даже в такой вот ситуации…

Осторожненько подтянул автомат к себе, за ремень. Магазиндолжен был быть полон – я так и не успел выстрелить, когда появились русские.

Голова кружилась, все тело было как ватное, но я все же чутьприподнял автомат, упер его магазином в землю, нажал на спуск и пустил длиннуюочередь в их сторону. Прицелиться я бы не смог, стрелял наугад, над самойземлей. Автомат подпрыгивал, едва не выпал из рук, я его еле удержал…

И все пропало. Все они вмиг исчезли. Вот только что их былонесколько десятков – и в следующий миг не стало ни одного. Только луна,прогалина и трупы. Никакого шевеления.

Очень быстро появились наши. Всего в полукилометре залесочком устроили передвижной лазарет. Они там услышали выстрелы, и кто-то изофицеров послал солдат обследовать местность.

Ко мне подходили осторожно, но я покричал, и они меня оченьбыстро подняли, унесли в лазарет. Я никому не рассказывал подробностей, вряд либы мне поверили. Но сам я совершенно точно знаю, что эти создания мне непривиделись. Они на самом деле водили там эти свои омерзительные пляски. Забавлялисьтрупами.

Кто бы они ни были, это была нечисть. Если бы вы были намоем месте, вы пришли бы точно к тем же выводам.

Нет, больше ничего подобного со мной не случалось. Толькоодин раз, этот…

Году в сорок четвертом я разрабатывал немца. Был такоймайор. Могу вам сказать только, что служил он в абвере, а вот насчетостального, конкретного, уж простите, помолчу. Иные операции и подписки срокадавности не имеют, они насовсем. Не выдавая никаких тайн, можно сказать лишь,что был он не простым военнопленным, мы его собирались использовать кое в какихоперациях, к которым он до плена имел прямое отношение. Ну, словом, классикажанра, напрягите воображение и вспомните иные романы еще советского времени…

Майор к тому времени уже немного поплыл, то есть прямогосогласия на дальнейшее плодотворное сотрудничество еще на дал, но было ясно,что при неспешной и вдумчивой обработке из него еще выйдет толк в плане полнойперевербовки…

Не стоит при слове «обработка» этак многозначительно морщиться.Вы меня неправильно поняли. Его никто и пальцем не трогал. Так подобные дела неделаются. Мы все были профессионалами, и мы, и майор, а профессионала надообхаживать, как глупую красивую лялечку на пляже в Ялте… Есть ситуации, когдамордобои и угрозы категорически непригодны, более того, вредны…

Как и в том случае. Я с ним работал задушевно, ясно вам? Вмою задачу вовсе не входило сделать его коммунистом или хотя бы сочувствующим –нахрен оно нам надо, откровенно говоря? – Я просто-напросто должен был вползтик нему в душу. Расположить его к себе, мягко и ненавязчиво убедить в концеконцов, что ничего страшного вроде измены присяге с ним не произойдет –всего-то и делов, что один профессионал, всесторонне оценив непростую жизненнуюситуацию, принял решение согласиться с аргументами других профессионалов…Примерно так.

Понимаете? Работа была ювелирная. Я, пожалуй, неудачнопривел пример с бабой на пляже. Грамотно раскрутить неуступчивую бабу на койку– задача, конечно, порой нелегкая, но та, что стояла передо мной, была в десятьраз труднее. К тому же проиграть я не имел права. Это несговорчивую бабуможно в конце концов послать к черту, плюнуть и переключиться на другой объект,более доступный, а вот в моем случае такое категорически исключалось условиямиигры. Если начальство велит в лепешку разбиться, но выполнить поставленнуюзадачу, никакие объяснения в случае неудачи не принимаются.

И, знаете, у меня понемногу стало получаться. На объекте ядаже жил с ним в одной комнате, гулял в лесочке. Беседовал главным образом наотвлеченные темы – за жизнь, как говорится. Издаля заходил, понемножку сужалкруги… Мы это умели. Нас грамотно учили хорошие учителя…

Так вот, когда мы с ним уже стали беседовать доверительно,он мне однажды рассказал такую историю…

Дело это с ним произошло летом сорок первого, когда они катиливперед в полной уверенности, что этакими вот темпами и на Красную площадьвъедут еще до листопада.

Его водитель тогда сбился с дороги, заплутал где-то в лесу.Он ехал на вездеходике с одним только водителем. Особо они тогда невстревожились – ну, победители, мать их, прут почти триумфально – и, когдастало темно, продолжали петлять по лесным дорогам в надежде, что где-нибудь насвоих да наткнутся.

Временами останавливались, глушили мотор, прислушивались кночной тишине – не слышно ли своих? Ночью, в тишине, работающий мотор машиныдалеко слышно, а уж танк…

Вот во время одной из таких «рекогносцировок» с ними это ипроизошло.

Он рассказывал подробно. Ночь, говорил, была светлая, сомножеством звезд. Луна пошла на ущерб, но от нее еще оставалось не менее чемтри четверти. Тишина, говорит, уютная, как будто и нет войны. Ночь, дороганеизвестно куда ведет, двойная колея, и он стоит на дороге, а водитель – чутьпоодаль, в машине.