И, по роже видно, уже защелкала у него в голове машинка,стал прикидывать, как из этого попа сделать партизанского связного. Или покрайней мере сочувствующего лесным бандитам. Ну, гестапо, ясное дело, у нихсвой порядок и отчетность…

Только смотрю я на этого попика, и начинаю думать, что на идейногоон не похож ничуточки. Обыкновенный сельский попишка, зашмурканный, всякогокуста боится. У меня такой, прости господи, состоял в осведомителях, и рабочийпсевдоним я ему дал – Архангел. Молодой был, любил пошутить…

Попишка обмер окончательно – и давай блеять, что он ничеготакого не имел в виду, и никаких убеждений у него нет. А читать он нехочет оттого, что страшно ему. Покойник, мол, так и норовит из гробавывалиться…

А я смотрю по сторонам искоса, украдкой, как меня учили накурсах. И вижу на рожах скорбящей родни примечательное такое выражение – словнои не удивлены они, а пристыжены, что ли. Полное впечатление, что они прекраснознают, о чем попик болтает…

И дальше я работаю на чистых, учено говоря, инстинктах.Вежливо отодвигаю моего пана Антона, чтобы не спешил клеить свою политику кудатолько возможно – у меня ж свой порядок и своя отчетность – столь же вежливозагоняю попа в угол и начинаю его разрабатывать.

Он от страха едва ли не писается, но упрямо твердит, чтоговорит чистейшую правду: мол, покойник, хвала господу и на том, в егоприсутствии не ходил и вообще не шевелился. Но вот, стоит только выйтиненадолго, как находишь его, покойного, то есть, в совершенно другом положении…

И вот тут пошли лоб в лоб моя выучка – я к тому времени имелкое-какой опыт – с моими же жизненным установками. С одной стороны, не верю яни в какую чертовщину. Еще и оттого, что тот, кто видел в работе нашегополицайобермайстера, никаких чертей уже не будет бояться и верить в них нестанет…

А с другой – смотрю я на попа, смотрю я на присмиревшихродственничков и все сильнее убеждаюсь: стоит за этим что-то, ох, стоит, не всетак просто…

Сдаю я попа под присмотр одному из наших и берусь за вдову.Вдова, путаясь в слезах и соплях, мне очень быстро выкладывает, что и в самомделе тут имеет место быть некоторая несуразица: покойник и в самом деле вгробу… того… маленечко ворочается. А поп, вместо того, чтобы отмолить его унечистой силы, как правильному служителю божьему и положено, сбежать норовит,убоявшись трудностей…

Честно скажу, я разозлился. Не на шутку. Старшим в нашейгруппе назначили меня, и, понятно, следовало показать себя перед начальством влучшем свете. А если при этом удастся утереть нос гестапо в лице Антона, тополучится совсем хорошо. Самое время начинать работать, качественно и вдумчиво.А мне тут голову дурят ворочающимися покойниками…

Вдова обмерла, как давеча поп, и твердит прежнее – мол,ближе к ночи покойник, того… Ворохается.

Ладно. Я решаю взять себя в руки, не дергаться попусту ивести расследование спокойно. Приказываю, чтобы мне показали этого покойника,из-за которого столько шума. Тем более что мне, как следователю, все равнополагается осмотреть труп помимо тех, кто его уже осматривал…

Входим в соседнюю комнату. Полумрак, только в углу каганецгорит – какое в то время электричество в обывательском доме? – посредикомнаты стоит основательная такая лавка, а на ней – трумна[12].Пустая. А покойник лежит на полу вниз лицом, так что превосходно видно входноеотверстие в затылке…

Тут вдова рушится в обморок, а кто-то из родственниковмужского пола берет меня за локоток и боязливо этак поясняет: когда все сюдазаходили в последний раз, покойник лежал в гробу по всем правилам, как им иполагается…

Ну, не бардак? Спокойно, говорю я себе, не заводись. Работайспокойно, как учили. У тебя ж будет время потом с ними со всеми по душампоговорить, если выяснится, что это они шутки шутят над панами следователями изсамого Минска…

Начинаю отдавать распоряжения спокойным голосом, с ледянойвежливостью. Мол, не будет ли панство так любезно положить родного усопшегообратно в трумну, где ему самое место? А сам тем временем произвожувизуальный осмотр комнаты. Там и смотреть нечего, практически пустая. Зеркалозанавешенное да лавка с гробом, а более никакой мебели. Окно тоже занавешено.

Поднимают они покойника. Зрелище еще то – потому что у негоимеется еще и выходное отверстие, отчего вместо нормальной физиономииполучилось черт-те что. Выходное отверстие всегда побольше входного, если незнаете…

Ладненько. Убедившись, что покойника уложили нормально,ухожу сам, увожу с собой всю ораву и начинаю работать, не отвлекаясь на всякуючертовщину: опрашиваю родных касательно вещей сугубо земных, материальных –насильственной смерти. Как положено, интересуюсь, кто где был, кто когоподозревает, не замечали ли перед убийством чего-то подозрительного…

Протоколирую. И слышу, что в соседней комнате что-толегонько этак шумнуло. Не особенно и громкий звук, вовсе не похоже, будто упалочто-то тяжелое. Просто легонький шум, и все тут…

Вхожу. А покойник опять на полу валяется. Вниз лицом, руки,как и полагается, на груди скрещены, вытянулся весь, закостенел уже..

Думаю: вашу мать! Кто же со мной шутки-то шутит?

Закипаю, но держусь. Снова зову родственничков, велюумостить покойного в гробу. Еще раз осматриваю комнату – никому постороннемутут спрятаться решительно негде. Окошко изнутри заложено на шпингалеты, идержат они, я проверил, крепко. Ну, мать твою…

Решаю провести следственный эксперимент. Ставлю снаружи, подокошком, обоих своих хлопцев с ясным и недвусмысленным приказом: если кто-топопытается лезть внутрь с улицы, брать живьем, но при необходимости применятьоружие. Возвращаюсь к родственничкам и продолжаю протокол с того места, гдеостановился.

И, честно скажу, прислушиваюсь… Даже напутал в тексте…

Потом снова за стеной – шурх! Я – туда.

А он, холера ясна, опять на полу. Распахиваю окошко,высовываюсь – стоят мои орлы на боевом посту и клянутся, что ни единой живойдуши и близко не было.

Университетов я не кончал, но знаю, что такое летаргическийсон. Начинаю покойничка ощупывать и шевелить – служа в полиции, от шляхетнойбрезгливости отвыкаешь (быстро, приходилось ворошить и не таких чистеньких –уже активно зачервивевших)…

И очень быстро убеждаюсь, что никаким летаргическим сном тути не пахнет. Самый настоящий покойник, мертвее мертвого. Окоченел, еще непахнет, но пятна пошли. Застылый. С такой дырой в башке летаргического сна небывает, а случается только вечный. Но вот поди ж ты, не лежится ему…

Опять командую, чтобы положили на месте. Выгоняю всех,остаюсь с ним в комнатке сам на сам.

Посижу, похожу, опять сяду. Подумал и закурил – авось необидится, свой брат, полицейский…