Стою, коленки чуть дрожат, оглядываюсь. Батюшки мои… Вонони, самоходочки, виднеются далеко внизу – и до них от того места, где я стою,километра четыре. А стою я высоко на горе, над долиной. Один-одинешенек.Ни одной живой души вокруг.

Меня холодным потом прошибло. И в этот момент испугался я нестолько этой странности, внезапного Ванькиного исчезновения, сколько того, чтомое отсутствие будет замечено. На языке уставов – а язычок этот строгий! –такие вещи именуются «самовольное оставление расположения части» и караются повсей строгости законов военного времени. Возьмут в оборот – и доказывай потом,что не было у тебя злостных намерений…

Как я вжарил со всех ног в расположение! Пятки сверкали! Незнаю, какие тогда были рекорды по бегу, но уверен, что я побил их все, сколькони есть…

Прибегаю к самоходкам – а там все осталось, как и было.Никакой суеты, никто моего отсутствия не заметил. А у соседней самоходки сидитего степенство, Ванька Масягин, ломтище хлеба наворачивает со сбереженнымпайковым сахарком – любил он пожрать от пуза…

Я ему, конечно, ничего не сказал – он-то при чем? Ясно же,что увел меня от самоходок, затащил на гору, на вершину вовсе не Ванька, акто-то вроде Ваньки. Кто-то, кто прикинулся Ванькой Масягиным. Что же мне, егопо зубам бить за то, что какая-то погань именно им оборачивалась?

Слышал я о таких вещах у нас в Сибири, от стариков. На моейпамяти в натуре подобного ни с кем не случалось. Я и думать не мог, что такоеменя достанет, причем не дома, не в Сибири, а на этой поганой Западной Украине…

Старики говорили, что в таких случаях надо креститься. Но,если вот так вот, совершенно невзначай, без задней мысли спросить: «Куда идем?»,оно тоже вмиг пропадает. Правильно говорили.

Больше со мной ничего такого в жизни не случалось. Но долгоеще вздрагивал, когда меня звали куда-то идти, приглядывался к человеку иокружающей обстановке. Иногда из-за этого случались сущие конфузы, но это ужене интересно…

Куда ж он меня завести хотел, сука такая? Кто ж знает…

Получается нечто вроде каламбура, а? Беспокойный покойник…Но что поделать, если все тогда так и обстояло?

Я при немцах служил в полиции. Был грех. Давайте избегатькрайностей и штампов, ладно? Я вам не буду свистеть про безвинную жертвусталинских репрессий, как это нынче модно среди определенного народа. Не был яни безвинной жертвой, ни идейным борцом против коммунизма. Мне в свое времяпросто хотелось жить по возможности уютнее и безопаснее, вот и все. За немцамибыла сила, казалось, что они – насовсем.

И потом, никакой я не каратель. Хотите верьте, хотите нет.Я, между прочим, был следователем крипо. Криминальная полиция. По-советски –попросту уголовный розыск. Карателям потом давали срока невероятно увесистые,да вдобавок многим – стенку. А я словил червонец, отсидел девять, в пятьдесятчетвертом годик срезали и выпустили. Карателям червонец обычно не давали…

В общем, я служил в крипо. Оккупация – вещь сложная, вытолько поймите меня правильно. Вот вы как думаете: наши завзятые советскиеуркаганы с приходом немцев что, поголовно подались в подпольщики и партизаны?Держите карман шире. «Совейцкая малина врагу сказала „нет“»? Это только они всвоих песенках так лепили. На самом деле любая смена власти, оккупация, все этирезкие переломы – та самая мутная водичка, в которой хищные рыбки ловят своегочервячка… Кто гопстопничал при Советах, так и продолжал при немцах. А еслитакие и подавались в партизанские отряды, то эти отряды были исключительнобандами под партизанской маской. Настоящие партизаны их давили почем зря. Дажесмешно порой было думать: с одной стороны – мы, с другой – партизаны… «А ты неворуй» – как Папанов говорил…

И потом, у немцев были свои уголовнички. Обыкновенныеуголовные элементы. И они тоже сплошь и рядом перебирались наоккупированные территории, считая, что там им будет рай земной. А хрен в губки!Конечно, на оккупированных теренах[10] и в самом деле не былотакого порядка, как в рейхе, но и никакой анархии не было. Все механизмыработали четко, насколько это было возможно.

Но мы не о том… Короче, я занимался чистой уголовщиной, на политикеу нас сидели другие. И однажды послало меня начальство в командировку водин небольшой городок, какой именно, никому не интересно. Какая разница?

Там стукнули полицейского. Бабахнули в башку из-за угла иположили на месте. Внешне это вроде бы походило на обычные штучки подпольщиков,но дело было темное. Имелись о том агентурные сообщения. Партизанскую версию,понятно, тоже отрабатывали со всем усердием, со мной не зря поехал Антон изгестапо, но, повторяю, была информация, что это никакие не партизаны, апопросту не поделили что-то меж собой сами местные полицейские. То ли один удругого отбил коханку, то ли тот, кто убил, хотел сесть на место того, когоубили. Вот нам и предстояло провести следствие согласно заведенному немецкомупорядку.

Забегая вперед, я вам сразу скажу: как Антон ни дергался,стараясь выслужиться по своей линии, но очень быстро выяснилось, что там и всамом деле чистейший криминаль. Не только баба всему причиной, но и золото. Взялиприличную кучку рыжья вдвоем, один соображал побыстрее и решил не делиться… Язаранее про это рассказываю, потому что в самом расследовании нет ничегоинтересного, никакой чертовщины. Чертовщина там была в другом совершенно…

Ну, мы приехали, пошли домой к покойному, когда ужестемнело. Шли без опаски – немцы в том районе хорошо почистили округу, и потом,через городок как раз перебрасывали на восток войска, там солдат было столько,что ни один толковый партизан и близко б не полез… Время что-то около полуночи.

Ввалились мы туда в самый интересный момент, когда в домеопределенно что-то происходило: я, Антон и двое хлопцев из патрульной полиции,которых мы на всякий пожарный прихватили с собой, только переодели в цивильное.Мало ли зачем понадобятся. Если заранее есть сведения, что дело склизкое, лишняяосторожность не помешает. В то время иногда крутили самые поганые комбинации.Тот, кто его порешил, мог где-нибудь за городом и нашу машину подстеречь, апотом свалить на партизан…

Зашли мы, а там – настоящий бардак. Родные орут, цепляютсяза попа, а поп выдирается, норовит выскочить из дома и орет:

– Не буду я по вашему покойнику читать, не буду!

Ну, мы этот бардак пресекаем моментально – рявкнули парураз, все и притихло. Антон – мужичок был прыткий и жадный до карьеры – с ходухватает этого попа за глотку без всякого почтения к сану и ласково, тихонечко,по своему обыкновению, у него интересуется:

– А объясните, кали ласка[11], человекдобрый, отчего это вы не хотите читать по убиенному служителю закона и порядка?Може, тут политика? Може, вы исключительно по красным читаете? Тогда так искажите, мы ж не звери, неволить вас не будем, негоже заставлять человекапоступать против убеждений…