приходится есть руками, таблетку удается проглотить только с сотой попытки, а пить она может только через идиотскую пластиковую трубочку или бомбилью. Ни снять трусы, ни надеть обратно, ни подтереть зад… Дочка, попыталась урезонить ее Элена, но Рита не слышала никого, кроме себя самой. Этого мало, доктор? Ни блузку застегнуть, ни часы-браслет надеть, ни вставную челюсть, она же просто набок заваливается, если никто не держит, потихоньку, сама того не замечая, а потом смотришь – а она уже лежит, на лавке, где попало, перед кем попало. Она даже подпись свою поставить не может и сама не разбирает свой почерк. Челюсть сжимается, слова не выходят, а то, что выходит, разобрать невозможно, как ни старайся, – этого мало? Вы говорите, доктор, этого мало? Я предлагаю… – начал было доктор Бенегас, но она грубо перебила его: не надо мне ничего предлагать. Рита вскочила, уперла обе ладони о стол и приблизила лицо к лицу доктора. Если можете, посмотрите сами в эти пустые глаза, в это лицо безо всякого выражения, на эту зияющую улыбку. Что, мало досталось этой бедной женщине? Ваша мать – сильная женщина, вам следует быть благодарной за это… А мне? Мне разве мало всего этого? Что ж, Рита, получается, вам выпало еще немного больше. Мне жаль, но дальше будет больше. Чего больше? Не просите, чтобы я описывал вам все в деталях в присутствии вашей матери. Я не прошу, я требую. И я тоже хочу знать, доктор, что еще меня ждет. Что ж, Элена, если вы так хотите, я вынужден рассказать вам все, что знаю. Болезнь прогрессирует быстрее, чем мы думали, вероятно, скоро вы не сможете ни встать с кровати, ни поесть, ни дойти до туалета без посторонней помощи, глотать сможете только пюре и жидкости, никто не будет понимать вашей речи, вы не сможете читать, возможны даже симптомы сенильной деменции – забывчивость, провалы в памяти, и вам, Рита, нужно будет подумать, кто будет присматривать за вашей матерью, пока вы в школе, чем раньше вы этим займетесь, тем лучше будет для вас обеих: времени все меньше. Рита встала и спросила, не отводя от него глаз: вы говорите о смерти, доктор? Нет, не о ней, речь идет не о продолжительности, а о качестве жизни. И что можно сделать, доктор? Ничего, Рита, такое вам выпало испытание, мне выпало, дочка, нам выпало, мама, нет никакого лекарства, ничего нельзя сделать, ничего. Рита смотрит на него, а потом произносит: есть способ. Какой? Вы знаете. О чем вы? Вы говорите, паркинсонизм-плюс, а я говорю – когда человек ничего больше не хочет, вы сами знаете, я вас не понимаю, человек может сделать выбор, не всегда, Рита, пока человек жив, есть надежда, ваша мать будет жить, ваша мать хочет жить, я хочу жить, дочка, я говорю не о моей матери, если есть еще какой-то плюс, что-то еще, я не знаю, справлюсь ли я, ты хочешь сдать меня в дом престарелых, нет, мама, в дом престарелых, нет, оставь меня одну, если не хочешь, не заботься обо мне, но оставь меня в моем доме, ты ничего не понимаешь, мама, вы справитесь, конечно, справитесь, ради вашей матери, нет, я хочу жить в своем доме, Рита, я справлюсь, дочка, теперь наш черед вернуть им долг, вернуть то, что нам дали родители, теперь вы нужны ей так, как вам много лет назад нужна была мать, Рита, потому что Элена, которую мы знали, превратится в младенца, в младенца? Что вы несете, доктор, моя мать не может превратиться в младенца, младенцы хорошенькие, у них нежная белая кожа и светлая прозрачная слюна, ребенок потихоньку начинает вставать, однажды он учится ходить, у него режутся зубы, белые и здоровые, а с моей матерью все будет ровно наоборот: посмотрите на нее, она будет ходить под себя, вместо того чтобы говорить, она онемеет, вместо того чтобы выпрямиться и подняться на ноги, она будет скрючиваться все сильнее, она совсем сдастся, а мне суждено смотреть, как постепенно умирает ее тело – но не она сама. И впервые за долгое время Рита разрыдалась. Нет, доктор, моя мать не превратится в младенца, и не думаю, что я смогу стать для нее матерью, как вы говорите, мы поможем вам, Рита, мне или ей? Вам обеим, вот, смотрите, сказал Бенегас, достал из папки конверт с буклетами, выбрал несколько и выложил на стол поближе к женщинам. Буклеты так и остались лежать на столе, Рита вытерла ладонями слезы, но бумаги не взяла, и тогда Элена протянула руку и дождалась, пока доктор Бенегас положит буклеты ей на ладонь. Спасибо, сказала Элена, сжав буклеты, насколько тело ей позволяло, протянула руку дочери, чтобы та помогла ей подняться, и они вместе вышли из приемной.

Они шли домой одна за другой, Рита впереди, а Элена отставала на пару метров, как бывало, когда они, ругаясь, обменивались ударами. Но на сей раз они не ругались, по пути назад они не сказали друг другу ни слова. Рита шагала медленнее обычного, но все же не настолько медленно, чтобы Элена могла ее догнать. Придя домой, Рита закрылась у себя в комнате, а Элена отправилась на кухню готовить ужин. Она поставила на плиту воду для макарон и стала ждать. Пока вода нагревалась, она достала из сумки буклеты и позвала дочь, чтобы просмотреть их вместе, но Рита принимала душ и не отзывалась, поэтому Элена стала рассматривать буклеты одна. Она пролистала все, что уже знала, – общую информацию о болезни, описание конкретных симптомов, – останавливаясь лишь на том, что было для нее ново. Рыбье лицо, или маска, отсутствие выражения на лице. Она попыталась разглядеть свое отражение в оконном стекле, которое уже начало запотевать от пара из кастрюли. Если у нее рыбье лицо, она никогда этого не замечала, да и другие ей об этом не говорили. Но может быть, кто знает. Она сжала губы, будто для поцелуя, а потом разжала их и сжала снова, и так несколько раз, будто рыба, завладевшая ее лицом, дышала жабрами. Рыбье лицо… может быть. Акатизия, неспособность сидеть на месте без движения; нет, такого у нее нет, она может сидеть спокойно. Пока что. Гипокинезия. Элена подумала, что такого симптома у нее тоже не наблюдается, но стала читать дальше и поняла, что ей незнакомо лишь слово, но не то, что оно обозначает: снижение подвижности. Периодические запоры, ленивый кишечник, как сказал доктор Бенегас, но это легко решается, нужно просто есть овощи и фруктовые пюре. От симптомов Элена перешла к причинам болезни. Ей было все равно, чем там поражено черное вещество, токсинами или свободными радикалами. Ей было неважно, в скольких процентах случаев заболевание передается по наследству (в пятнадцати; но у себя в семье она не помнила ни одного человека с Паркинсоном). Она перепрыгнула к любопытным фактам, привлекшим ее внимание. Например, что болезнь так называется, потому что «впервые ее описал английский врач Джеймс Паркинсон в 1817 году, он назвал ее дрожательным параличом». Она задумалась над этим глаголом. Описать болезнь.