Наблюдать за ней, чтобы потом рассказать другим, несмотря на всевозможные противоречия и возражения, ведь довольно-таки странно сказать, что парализованное тело дрожит. Рассказать о болезни ей самой, ей, которая знает эту болезнь лучше всех на свете, потому что болезнь эта поселилась у нее внутри. Она могла бы описать болезнь получше доктора Паркинсона, подумала Элена, и тогда ее назвали бы «болезнью Элены». А может, даже просто Эленой без всяких уточнений, говорят же просто «Паркинсон». Перед тем как перейти к буклету для больных и их родственников с советами, как повысить качество жизни, она снова позвала Риту, но в единственной ванной их дома попрежнему шумела вода, и Рита не ответила. Тогда Элена принялась за буклет одна. В нем говорилось о тревоге, тоске и депрессии, от которых страдает как сам больной, так и человек, который с ним живет (в буклете этого человека назвали

«ухаживающим»). Рита. Ухаживающему рекомендовалось заниматься техниками для расслабления, а в конце обязательно делать дыхательные упражнения, повторяя фразу «пусть напряжение уходит через ступни». Или делать вдохи и выдохи в течение пятнадцати минут, повторяя про себя слово «покой», будто мантру. Покой. Покой. Элена подумала, что для нее самой подходящей мантрой было бы «дерьмо, дерьмо, дерьмо». Она встала, чтобы закинуть в воду макароны. Ей никак не удавалось разорвать пластиковую упаковку, так что в конце концов она распорола пачку ножом. Несколько макаронин упало на пол, оставшиеся она положила в кастрюлю. Элена снова села за стол и достала последний буклет. Советы для хорошего самочувствия, три категории: занятия в коллективе, занятия, обеспечивающие достижения, и занятия для удовольствия. Буклет рекомендовал каждому пациенту и ухаживающему составить собственный список и выполнять по два пункта из него каждый день. Элена покорно принялась составлять мысленный список. Вначале она прочла примеры занятий в компании. Позаниматься спортом с другом, сходить в магазин, сходить на пляж, поучаствовать в спектакле, попеть хором. Каждый из этих вариантов она отмела – за себя и за Риту. Пляжа рядом с ними нет, спортом она в жизни не занималась, терпеть не может тратить деньги на всякие глупости и помыслить не может о том, чтобы выйти на сцену или спеть. Элена перешла к занятиям, обеспечивающим достижения: починить неработающую лампу, написать стихотворение, слепить снеговика, разгадать кроссворд. Она добавила в свой список кроссворды и задалась вопросом, где могли напечатать такой буклет: снега она не видела ни разу в жизни, ни разу его не трогала. Интересно, у снега есть запах? У дождя есть. Слепить снеговика. Вода в душе перестала течь, дверь в Ритиной комнате открылась и громко захлопнулась. Элена подошла проведать макароны, они уже всплыли, так что она убавила огонь до минимума и подождала несколько минут, пока не решила, даже не попробовав, просто по виду и цвету, что они готовы. Она слила воду в раковину, несколько капель кипятка выплеснулось и обожгло ей ноги. Элена добавила в список занятий, обеспечивающих достижения, еще одно: слить воду из макарон так, чтобы ни капли не пролилось. Она выложила на блюдо несколько кусочков масла, а сверху – макароны, накрыла их полотенцем, чтобы не остыли, и принялась читать список занятий из последней группы, для удовольствия. Прогуляться по полю. Но поля тут тоже нет, как и пляжа, и снега. Посмотреть любимую передачу, это она добавила. Прочесть сборник анекдотов, обнять человека, которого любите. Обнять. Она уже и не помнит, когда в последний раз кого-то обнимала или кто-то обнимал ее. Не помнит, и все.

В дверях кухни появилась Рита и сказала, не повышая голоса: ты не выключила конфорку, так и дом можно спалить. Она вошла в кухню, но конфорку не выключила, а вместо этого села за стол перед пустой тарелкой. Элене не было видно ее красных глаз. Элена подошла к дочери и положила перед ней буклеты: смотри, дочка, что дал нам Бенегас, кое-что тут может… – но закончить фразу она не успела, Рита грубо выхватила у нее бумажки, крепко вцепилась в них и несколько мгновений держала перед собой, не читая, вперив в них пустые красные глаза. Все, мам, хватит, сказала она, встала, подошла к горящей конфорке, открутила огонь на полную, поднесла к нему буклеты и запалила. Когда огонь почти уже перекинулся ей на ладонь, она разжала пальцы, и пылающие листы бумаги спланировали на пол, на зеленую мозаичную плитку, где уже лежало несколько макаронин, которые Элена выронила чуть раньше.

Рита стояла неподвижно и смотрела, как горит бумага, как потрескивает пламя, как листы темнеют, плавятся, превращаются в пепел и наконец удаляются туда, куда, угасая, уходит огонь.

4

Элена принимает очередную таблетку и ждет, сидя в кресле, в доме, на поиски которого отправилась утром, у ее ног – кот, с которым она познакомилась совсем недавно, рядом с ней женщина, которую она видела один-единственный раз двадцать лет назад. Таблетка лежит у нее во рту, она застряла на полпути, и Элена надеется, что она все-таки проскочит куда следует. А пока что Элена не может сказать ни слова, потому что, если она откроет и закроет рот, таблетка поднимется обратно, и тогда ей придется начинать все сначала. Элена молча разглядывает ноги женщины, на поиски которой отправилась утром, и, не говоря ни слова, просит у нее еще несколько минут, чтобы леводопа всосалась в кровь: тогда ее тело снова заработает, и она сможет проделать тот же самый путь в обратном направлении, до самого дома. Исабель угадывает просьбу то ли в позе ее, то ли во взгляде: не торопитесь, пожалуйста, я же сказала, что никуда не спешу. Элена закрывает глаза и пытается вспомнить слова, которые всегда ее сопровождают, но снова путается, слова перемешиваются, и она спрашивает себя, сможет ли, оставшись одна, счесть улицы, которые отделяют ее от вокзала и обратного поезда, и еще те, что отделяют станцию от дома, – от начала до конца, а потом от конца к началу, один, два, три, сто раз. Она спрашивает себя, сможет ли прочесть свою мантру про свергнутого императора, голого короля, гонца и суку-болезнь; про грудино-ключично-сосцевидную мышцу, черное вещество, суку-болезнь и леводопу. Но Элена не считает улицы и не читает мантру, потому что она не одна, а еще потому, что все мешается у нее в мозгу, а она, когда путается, начинает нервничать, и тогда лекарство действует медленнее. Она делает вдох, она почти уже не дрожит. Исабель приносит ей еще чашку чая, надрезает соломинку, как делала Элена, помещает в чашку, а потом подходит и опускается перед Эленой на колени и вкладывает чашку без блюдца ей в руки. Элена берет и, еще не пригубив чай, кивает, как бы благодаря ее и прося отойти, но Исабель не возвращается на свое место, а остается сидеть на полу рядом с котом, чтобы лучше видеть Элену, ее глаза и лицо. Таблетка наконец проходит положенный ей путь и растворяется, Элена снова становится хозяйкой своему рту и горлу, она отхлебывает чаю и говорит: я любила ее, и она меня любила. Я не сомневаюсь, отвечает Исабель. По-своему, добавляет Элена, но Исабель не нуждается в пояснениях. Так всегда, все мы любим по-своему, говорит она. Кот мяучит, сидя между ними. Была ли я хорошей матерью? Кто же знает. Исабель гладит кота, а тот изгибается, подставляет ей