Свежие лица в штабе, которых неизвестно кто берет на работуи которые заняты чем-то вовсе непонятным. Однажды в Нижнем Новгороде мыобнаружили человека, с серьезнейшим видом разбирающего ксерокс. Отличноработающий ксерокс.

Кроме того, в штабе можно обнаружить братишку или другадетства кандидата, окончившего какой-нибудь арбузолитейный техникум и всегдамечтавшего попробовать себя в выборах.

Историка, рассуждающего об исторической значимости нашегокандидата для России и постсоветского пространства.

Уборщицу, которая учит агитаторов агитировать.

Когда все это дивное разнообразие сваливается на вашуголову, вам не до масонского заговора.

Хочешь загубить предвыборную кампанию – поставь бюрократа еекурировать. А лучше двух – для надежности. В московском штабе Петрова их былодостаточно, чтобы проиграть даже беспроигрышную кампанию.

– Лилипуты трахаются в моииих карманах, совсеееемозверели, чума!.. – радостно пропел Митя, с дартсом в руках похожий намаленького древесного тролля, охотника за мухами. – Кстати, Дашка, это жеты просила включить группу «Ундервуд» в концертный тур? Я им вчера звонил,кланяются тебе поясным поклоном и обещали быть!

– Митя, – поднял тяжелую голову Гарик, – тырезвишься, а социологии у нас все равно что нет. Во всем отчете – ни слова отобъективной реальности. Местные северские социологи из института привыкли, чтоМосква их не контролирует, а только хавает результаты этих исследований, спозволения сказать. И охамели. Вот такая ситуевина.

– Пусть Андрес сделает социологию.

– У него интервьюеров нет, – мрачно хмыкнулГарик. – И денег на них нам не дали.

– Ты же говорил – бабла немерено... – пискнулаВасилиса и прикусила язык, потому что раздражать Гарика перед нашимтаинственным исчезновением на сутки – неудачная идея.

– Бабла – немерено. Но на социологии мы, блядь,экономим. Как и на многом другом.

– Ой, кстати, где Андрес?

– Лично проверяет ситуацию на местах.

Это могло означать все что угодно. Даже то, что Андрестайком рванул в Ригу к маме. Или ловит рыбу где-нибудь на Ангаре. Андрес несклонен к алкогольным излишествам, так что он, во всяком случае, не в запое.

Мы трогательно захлопали ресницами и исчезли в своемкабинете.

В машину к Виолетте мы проскользнули осторожно. Царственнокивнули Семенычу и...

– Ой, Семен Семенович! – завороженно пропелаВаська. – Какой у вас пресимпатичный брелочек! Где взяли?..

– Да это не брелочек, Василиса Витальевна. –Семеныч осторожно попытался высвободить штучку из Васиной руки. – Этоключи от старого комода.

Два аккуратных ключика. Золотистые. Ничего особенного, но...масонские символы!

– Семен Семенович, одолжите их нам до завтра? Мы несломаем. И не потеряем.

Семеныч, имея многолетнюю выучку ФСБ, не дрогнул перед лицомнесомненного Васькиного безумия. Он медленно снял ключики и протянул сословами:

– Ну вы уж... не потеряйте. Все-таки комод.

Дождь лил, капал и снова лил, как будто в небе работалплохой сантехник. Впрочем, в Северске и настоящие коммунальные службы работалибез фанатизма.

– Вы что, улетаете? – с недоумением куклы Барбиспросила Вета.

– Тссс! – страшным шепотом отвечали мы.

– А зачем вам ключики?

– Это... это тантрический символ любви и сексуальнойпривлекательности! – подумав, заявила Васька.

– Серьезно?! Тогда и я себе куплю! Сегодня же!

Когда мы почти подъехали к аэропорту, Вета в глубокойрастерянности спросила:

– Но если это такой замечательный символ, почему выпопросили его только на один день?..

Общение с нами очевидно шло ей на пользу. Она училасьлогически мыслить.

Проходя паспортный контроль в аэропорту и удерживая закапюшон почти спящую Ваську, я позвонила Славке в Москву. Он взял трубку сбольшой неохотой.

– Кто это, – сонно пробормотал Слава, –звонит в девять часов ночи?

– Это твоя совесть, Вячеслав. Уверена, многие твоизнакомые меня ищут.

– Дашка, ты почему звонишь так рано? У вас в тайге поутрам туман?

– Мы с Василисой вылетаем из тайги в столицу. Будем утебя к вечеру. Приютишь? Обогреешь? Кстати, Слав, ты бы не мог устроить наминтервью с каким-нибудь специалистом по Стабфонду? Финансовым аналитиком?

– Уже сегодня?

– Ага, сегодня... часиков в десять вечера...

– Ты с ума сошла, Дарья. Какой финансовый аналитикбудет встречаться с журналистом в десять вечера?

– Просто с журналистом не будет, – карамельнымголосом пропела я, – но у тебя же с ними неформальные отношения. Устроимвечеринку без галстуков.

Славка оживился. Жена у него была в роддоме, а толпа детишек– с няней.

– Ну, есть у меня один финансовый аналитик. Дажесимпатичный.

– Вообще-то, я сейчас жутко влюблена, так что этоневажно.

– Ты все время в кого-то жутко влюблена, –хихикнул Славка. – И все-таки он симпатичный.

– Только... пусть он будет не как тот эксперт пофедерализму, в синем пиджаке.

– А что с ним было не так? Я думал, вы милопоговорили...

– Он мне сказал, что для депутата любого уровня разницамежду Ван Гогом и Ван Даммом роли не играет.

– А разве не так? – весело заржал Славка. –Они и книг-то не читают, твои депутаты!

Я не спорила. Мы с Васькой уже почти спали.

Несколько раз я открывала глаза во время полета. Я виделаоблака. Все они были прекрасны.

Меня разбудила Васька осторожными потряхиваниями. Я какбудто впервые натолкнулась взглядом на ее курточку в горошек и захихикала.Абсурд ситуации, как это бывает в первый момент после пробуждения, стал дляменя ясен. Какие масоны? Какой заговор? А, впрочем, самолет уже приземлился вШереметьево.

Я не люблю Москву и предпочитаю путешествовать по ней сзакрытыми глазами.

Я не люблю ее, потому что пролетариат в Москве злее иопаснее, чем где бы то ни было, а метро отчаянно похоже на общественный туалет.Я не люблю многочасовые пробки, как животное не любит руки, которые насильноего удерживают.

Васька не любит Москву намного спокойнее.

Только одно примиряет нас со столицей – магазины. Ведь ничтоженское нам не чуждо...