бы проще писать нотами? Нет, не проще. Я подбирала бы их вечно, черкала бы, марала, как Сальери. Не настоящий, конечно, а только пушкинский дурацкий персонаж, у настоящего-то не было проблем с творчеством. И он, кстати, здорово писал, не хуже Моцарта, я играла его, еще когда думала, что стану скрипачкой. Не стала. Перешла на саксофон.

Любовь к музыке у меня давняя. Я из странных детей, которые со слезами умоляют родителей отдать их в музыкалку и не отлынивают. Я как увидела джазовый оркестр по телевизору – мне года четыре было, – так и поняла: мое. Хочу. Мама переубедила: давай лучше скрипку. А потом я переубедила ее обратно: со скрипкой не подружилась, она какая-то плаксивая, визгливая… будто дергаешь за хвост кота, а не мелодии играешь.

Может, если стану писательницей без кавычек, напишу роман о мире, где все-все музыканты-волшебники. И чтобы они музыкой сражались, лечили людей, строили дома и вообще. А еще – чтобы инструменты были уникальные, как патронусы в «Гарри Поттере». Ведь он – инструмент, на котором захочется играть, – у каждого свой, как, кстати, и спорт. Я теперь поняла: пока не найдешь, что именно тебе подходит, не вести тебе здоровый образ жизни, как бы ни хотел. У меня было так до крымских гор. А прежде я даже физкультурой занималась из-под палки. И то не всегда.

Ася сидела рядом с Василисой Васильевной на скамейке и наблюдала, как Макс, Ника и Марти играют в баскет: Пэтух против девчонок. Они то висли на нем, как обезьяны, то пытались обойти, но Макс почти не выпускал мяч и вскоре виртуозно забросил трехочковый. Мышцы играли, зубы сверкали… ух! Ася обожала эти блиц-таймы на переменках именно за возможность украдкой, без хихикающих подружек, полюбоваться на парня, по которому сходила с ума.

– Хорош! – довольно заявила физручка, которую интересовало совершенно другое. – Не зря кубок отхватили! Пойти, что ли, помочь девочкам…

Сама ВасВас – так имя физручки сокращали ученики – тоже была девочкой. Девочкой лет сорока, но мало кто это осознавал. Она легкомысленно одевалась, пошло шутила, громко смеялась и носила пирсинг в языке. На уроках снимала. Вместо того чтобы напыщенно дуть в свисток и командовать, обожала играть с учениками, не щадя маникюра. Когда Ася только пришла в пятый класс, ее это поразило: дома никто из учителей не держался настолько неформально.

– Хотя нет… сегодня лень! – Она зевнула, поправила золотистую копну налаченных волос и посмотрела на Асю. – А почему никогда не играешь ты?

– Не умею…

– Научись. – Судя по тону учительницы, для нее это была вообще не отговорка.

– Не мое, – вздохнула Ася и захотела провалиться сквозь землю.

Марти впилась в локоть Макса, оба рухнули на пол. Ника увела мяч и бросилась к противоположному кольцу. Макс вскочил, ринулся за ней, но Марти энергично принялась мешаться под ногами. ВасВас расхохоталась, увидев досаду у Макса на лице, подбодрила Марти зычным «Да, детка, вали его, вали!», а затем опять оценивающе посмотрела на Асю.

– Знаешь, увлечения друзей лучше разделять, такое веселье сближает. – Она помедлила. – А то за бортом останешься!

– Они же не занимаются музыкой, – возразила Ася и даже улыбнулась. – Нас сближают другие ве…

ВасВас посмотрела на нее как на идиотку – совершенно неповторимым взглядом из-под густых наращенных ресниц. И не сочла нужным даже дослушать, просто отбрила:

– Для музыки нужен талант, а для спорта – только руки-ноги. Лови момент!

Ника бросила мяч в кольцо, девчонки победоносно заверещали, и тут раздался звонок. ВасВас поднялась, снова хохоча и одобрительно хлопая. Когда Макс прошел мимо, ущипнула его за щеку, так, будто тоже сблизилась с ним за десять минут бешеной игры. Ася закусила губу, думая о неправильном: хорошо, что хоть Сашка, девчонка, с которой они летом познакомились в лагере, сегодня задержалась переписывать контрольную.

За бортом. Каково это – за бортом?

Я до сих пор злюсь на ВасВас, но, наверное, правда не бывает приятной. Мои друзья были веселые живчики, а я – сомнамбула со своим саксофоном, тетрадками, заданиями. «Почему вообще они со мной общаются?» – спрашивала я раз за разом. Не находила ответа и шла играть что-нибудь из Эллы Фицджеральд, мечтая прожить ее жизнь. До сих пор не понимаю, почему одни рождаются яркими, сильными, притягательными, а другие – как я.

Такая я и была – аморфная, инертная. Но на каникулах после 8-го класса Макс с семьей вдруг позвали меня в поход в горный Крым. Я была уверена, что либо умру с тяжелым рюкзаком, набитым едой, либо свалюсь в пропасть и умру уже там. Но я пошла, выжила и… мне понравилось само чувство покорения высот и преодоления себя. Дома Макс затащил меня еще в бесплатную секцию, и там я тоже прижилась. Прежде всего потому, что на стенке он смотрел на меня другими глазами, как на какую-то супергероиню, а потом обязательно звал в кофейню поесть лимонных маффинов. Он ненавидит лимоны. И маффины. Но в тот год он всегда брал то же, что и я, пока я жалобно не попросила: «Не мучай себя, пойдем есть твои любимые шоколадные эклеры».

И все-таки у Макса всегда была куча энергии, девчонки – ему под стать. Я с детства боялась, что он влюбится в Нику – самую классную на свете, с грудью, с мозгами, с железными принципами. Или в Марти – интересную, как это называют, экзотическую. Потом появилась еще Сашка – веселая, творческая, несгибаемая, чем-то на самого Макса похожая. Я не сомневалась: вот-вот все случится, он придет в школу, нежно держа кого-то из них за руку… А он влюбился в меня – обычную. К счастью, в нашей дружбе с остальными так ничего и не изменилось. Ну… мне так казалось. Первое время.

Саша быстро шла по карнизу, ветер трепал ее густые русые волосы. Даже не шаталась – спокойно двигалась к хлипкому водостоку. Ася, задрав голову, с беспокойством наблюдала, как падает иногда щебенка из-под голубовато-зеленых кроссовок подруги. Вот из кого получилась бы отличная скалолазка… но ревнивая мысль меркла перед простым щенячьим ужасом.

– Сашка, ну слезай уже! – непрерывно скулила Ася. – Ну-у-у!

Отвалился еще кусок щебня, Ася аж подпрыгнула. Три каменные девы, похожие на горгон, сурово глянули на нее из-под треугольной, в античном стиле крыши. Марти говорила, это Мойры – богини судьбы. На это намекали и орнаменты-нити, тянущиеся по всей верхней части фасада. В обветшалом корпусе до революции находилась гимназия, в советское