Откуда он знал, что мои любимые цветы — белые чайные розы? И какой он все-таки внимательный!

На душе сразу стало легче. Волнение немного улеглось, и я полетела в комнату одеваться. Кофе выпить не успею. Это плохо. Без кофе я с утра не человек!

Стас ждал меня в совещательной. На столе были аккуратно разложены листы бумаги с логотипом нашего агентства, стояли бутылки с минералкой, и, о боже, какое счастье — дымились густым вкусным паром чашки с кофе. Я поспешно глотнула кофея.

— У тебя есть идея? — Стас нервно забарабанил пальцами по столу.

— Есть, конечно! — я на минуту оторвалась от чашки. — Я же до позднего вечера работала, — тут пришлось прикусить себе язык, чтобы не показать, что я знаю, чем он вчера занимался.

Очень хотелось сказать: "в отличии от тебя".

— Так поделись наработками, Танюша.

— Поделюсь, когда придет заказчик.

Черта с два дам ему снова использовать мои наработки. Раньше меня это не волновало, а теперь каждый сам за себя. Пока он не перевоспитается. Да и потом я еще подумаю, стоит ли дарить ему такие дорогие подарки, как идеи. Лицо Стаса вытянулось от удивления. Такого откровенного бунта на корабле он не ожидал. Он схватил чашку, отпил кофе, поерзал на стуле и, справившись с удивлением и раздражением, произнес:

— Я вообще-то твой начальник, если ты забыла.

Ах, вот как? Давишь на субординацию? Ладно.

— А ты меня уволь, — с вызовом ответила я. — Прямо сейчас. Тогда у твоей идеи не будет конкурентов.

Стас побелел от злости. Намек он понял прекрасно. Пусть не думает, что я дура. Нет у него никакой идеи. На моей он будет выезжать. Так вот пусть знает, что на этот раз ему придется хотя бы признать, что без меня он полный ноль.

Стас

Откуда в ней появилась абсолютно несвойственная ее натуре дерзость? Вообще все изменилось: взгляд, манера разговора, про поведение и говорить нечего. Она ведь мышь! Серая обыкновенная мышь. Даже после того, как она привела себе в порядок, мышинность все равно осталась где-то на клеточном уровне. Ну не может летать тот, кто рожден ползать!

Неужели этот качок так ей мозг пропесочил? Тогда ему удалось то, что никогда не получалось у меня. На мои тонкие намеки, что нужно бы выглядеть помоднее, она не реагировала. А тут такие перемены! Значит, у них все серьезно? А я этот момент прохлопал. Не понял всю драматичность метаморфоз.

Видимо, этот мужик такой же, как и мой папа, который любит мышей. Ведь невесту себе выбирал не я, а он. Я-то люблю ярких. А качок явно тоже любит полевые цветы и девочек-провинциалок. Но это же не повод переходить мне дорогу. В Москве этих "понаехало" хоть штабелями клади! А он в Таньку вцепился и науськивает против меня. Почему она? Может, из всех мышей она самая мышинная? Да по фигу мне, собственно говоря. Я просто не люблю, когда трогают мои вещи. Сразу впадаю в ярость. Мышь-не мышь — ее застолбил я и свадьба будет моя. И внутри Таньки личная печать моего члена. Так что кто бы там ни был, Таня может думать, что она гуляет свободно. А на самом деле эта девочка — моя. И я это докажу. Пора показать ей, кто в доме хозяин! Наступил момент истины.

Таня

Пока Стас лихорадочно думал, чем бы ответить на мои колкости, прибыл шейх. Дверь переговорной открылась, и два здоровых качка в одинаковые черных костюмах и с каменными физиономиями, быстренько обежали комнату по периметру, ощупывая все цепкими взглядами.

Следом появился Аркаша. Я его с трудом узнала. Он был одет в строгий черный костюм. На ногах вместо обычных потертых кроссовок сияли до блеска начищенные туфли. Кудряшки, торчащие над высоким лбом, были тщательно приглажены. Аркаша переступил через порог, подобострастно изогнулся, извлек из кармана пиджака замшевую тряпочку, протер ручку двери, дверной косяк и сделал шаг вперед, по-прежнему согнувшись.

В переговорную величественно вплыл принц Фарух, вернее, хирург Абед, играющий принца. У меня челюсть со стуком упала на пол. На миг я даже забыла, что вчера своими глазами видела, как его натаскивали и одевали, настолько величественно он выглядел. Подняв бровь, он взмахнул рукой, приказывая Аркаше остановиться. Тот немедленно замер, поклонился, строго вытянув огромный нос, подбежал к стулу и заискивающе посмотрел на принца. Тот кивнул. Аркаша быстро обмахнул замшевой тряпочкой стул, отодвинул его, подождал, пока принц сядет, и замер позади него. Последним шел Егор.

— Разрешите представить вам шейха Фаруха, — Егор почтительно склонил голову.

— Очень приятно, — Стас расплылся в широкой улыбке, подошел к шейху и протянул руку.

В этот момент оба телохранителя прыгнули на Стаса, заломили руки и бросили физиономией на стол. Впечатанный в черное стекло стола, Стас захрипел. Его лицо покрылось красными пятнами. Шейх коротко рыкнул что-то низким голосом, обращаясь к Егору.

— Прошу прощения, моя ошибка, — скорбно поджав губы, поспешил объяснить Егор. — Забыл вас предупредить, что нельзя пожимать руку принцу.

— Да я уже и сам понял, — просипел полупридушенный амбалами Стас. — Прошу прощения, ваше высочество!

Шейх еще раз рыкнул, и телохранители отпустили Егора. Принц грозно взглянул на меня, и ноги немедленно приросли к полу. Вот харизма у мужика! Наверное, его пациентам даже наркоз не нужен. Как блеснет своими черными очами, так они сразу отрубаются. На нервной почве я забыла все, чему меня учили накануне у Матильды, и присела в реверансе, прошептав:

— Мое почтение, принц!

Грозно нахмуренные брови шейха разгладились, и он засмеялся. Вместе с ним захихикал в кулачок Аркаша и широко улыбнулся Егор. Принц похлопал по стулу рядом с собой, приглашая меня сесть. Я присела на краешек сиденья, стараясь повернуться к важной персоне лицом, а не боком. Фарух кивнул мне, щелкнул пальцами Аркаше и выдал длинную речь.

— Принц благодарит вас, Таня, за оказанную честь, приносит извинения Стасу за недоразумение, и желает выслушать ваше предложение, естественно, изложенное с моей помощью, — важно произнес Аркаша.

Стас сел напротив принца, громко прокашлялся, хлебнул воды из стакана. Шейх смотрел на него, как удав на кролика: равнодушно, без тени хоть какой-то эмоции. Резкие черты его смуглого лица застыли, и мне даже показалось, что он перестал мигать. Стас под его взглядом съежился, нервно сжал ручку в кулаке, вцепившись в нее, как утопающий в соломинку, и сказал севшим от волнения голосом:

— Главное в концепции рекламы бриллиантов — это мужчина, который их должен купить