— Уж прости, дружище. — Я потерла его бок — место, куда зарядила ногой утром после Хэллоуина, и мы засмеялись. Пусть немного неловко, но постепенно растворяя повисшее в воздухе напряжение.

Самое время сорвать все маски.

— Так поэтому ты затеял игру «парень-девушка»?

— Наверное, стоило рассказать раньше, но это сложнее, чем кажется.

Вина делала черты МакКензи мальчишескими, но не могла омрачить красоты. Внезапно мне захотелось воспеть оду блестящим умам, научившимся сохранять ценный генофонд. Такая полезная вещь, особенно при нетрадиционной ориентации его носителя.

— Твои родители знают?

— Ты про тех двоих, что с детства пугали меня историями о Садом и Гоморе [37], а «мужеложцев» называли служителями Сатаны? — заломил бровь парень. — Нет, я пока не придумал, как бы помягче сообщить, что непреднамеренно поступил к нему на службу.

Я тяжело вздохнула и перелезла на колени МакКензи, обхватывая себя его руками.

— У меня тоже есть секрет, — призналась еле слышно, разравнивая фиолетовую юбку болельщицы.

Было бы честно открыться ему. Поделиться тем, что таю сама. Подпустить ближе не так сложно, если тебе уже сделали шаг навстречу, если уже показали свои уязвимые места. Я хотела довериться МакКензи. Чувствовала, с ним могу себе это позволить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Только вот нужные слова никак не хотели подбираться. Пауза затянулась, и парень начал растирать мои плечи:

— Кого бы ты не любила, знай, я не осужу.

Это было такое точное попадание, что мои глаза подозрительно сощурились сами по себе:

— Ты знаешь?

— Ты проболталась в ночь вечеринки, — качнул головой МакКензи и прикусил губу, сдерживая улыбку.

— Ах ты ж смазливый коварный тип! — возмутилась я и шлепнула ладонью по рулю.

Гудок напугал меня, разрушая образ оскорбленной дивы. Может, мне и стоило злиться, но в объятиях МакКензи было тепло, а при отсутствии тайны, которой нельзя ни с кем делиться, — спокойно. Плюс эта его улыбка, скрывать которую парень больше не пытался, дала понять: меня уже приняли. Такой, какая есть.

— Почему ты не сказал сразу?

— Ты бы все опровергла и сбежала, — фыркнул он. — А так в плюсе оба, пусть ты и не знала всех моментов.

— Парни подозревали тебя? — предположила я и получила кивок в ответ.

— А после шумихи на Хэллоуин лишь подначивали, что мне никак не заполучить тебя, пока на страже дракон.

Смеясь, я вытянула ноги на соседнее сиденье и устроилась поудобней, возлагая голову на колени… друга, выходит.

— Ты отреагировала лучше, чем я предполагал, — вконец расслабился он. — Я уж думал давить на твое чувство вины. Мол, использовала меня на вечеринке, чтобы отомстить Максу.

— И о многом, кроме ревности, я болтала подшофе?

Можно было ограничится одним коротким «да», но парень счел нужным вогнать меня в краску:

— Ну, про вату в лифчике, про инцидент с носками в том же лифчике. Про то, как врала про месячные, чтобы не идти к гинекологу. О, а еще как ты блевала после первой эпиляции. Как кот порвал твои трусы, а заметила ты это только в школе, когда под юбкой уж очень поддувало. О том, как…

— Вернемся к твоей ориентации, — перебила я, решив пойти с козырей.

Сработало: он замолчал, насупился. Только вот мстить я не планировала, поэтому хмурость пропала с красивого лица, как только МакКензи услышал мой вопрос.

— Ты знал, что в конечном итоге я нормально отнесусь, иначе не затеял бы все это. Откуда такая уверенность? Ты ведь не думал, что я не догадаюсь, правда? Если думал, то соври. Не хочу знать, что ты считал меня дурой.

Хотя после всего, что я вывалила на него в отличном от трезвого состоянии… Впрочем, нет, болтливая — да, легкомысленная — возможно, но не дура, точно нет.

— Помнишь лето после девятого класса? — спросил парень, стягивая резинку с моего хвоста. — На дне рождения Дианы ее старший брат Калеб с друзьями решили составить нам компанию. В основном они шутили, но со временем перешли черту: дразнили Джо и Пита голубками, потому что те выбрали не лучшее положение в твистере [38]. Они пытались выяснить, кто в их паре ведет, если можно так выразиться. Все смеялись, а ты сказала…

То празднование отлично отпечаталось в моей голове, поэтому воспроизвести собственные слова не составило труда:

— Какая тебе разница, Калеб? Если имеют не тебя, не лезь, а если хочешь, чтобы тебя отымели, так и скажи.

Может, тогда и пролегла первая трещина в нашей с Дианой дружбе?

— Это было смело, — улыбался МакКензи, заплетая мои волосы.

Даже не глядя могу сказать, плетет он еще хуже, чем Макс.

— Вот только куда девается эта смелость, когда дело доходит до тебя самого? — размышляла вслух я.

— Твои чувства к брату взаимны, Коллинз.

— Да ну, — недоверчиво хмыкнула я.

— Тошнит уже от белоголовых, — повторил он слова Макса, которые вчера передал нам Бен.

— Слишком много раз «Ведьмака» читал, — пожала плечами я. — Или играл. [39]

— Или иной раз сталкиваясь с нами, ревновал и вспоминал костюмы на Хэллоуин. Продолжим в том же духе — рано или поздно он попытается тебя увести.

Мое задумчивое «Хм» сменилось на жалостливое «Ай», когда парень попытался подтянуть косу.

— Лысой у меня будет меньше шансов с Максом, живодер! — укорила я его, пихая лбом в живот.

— И он достанется мне, — подначивал меня МакКензи, обматывая конец горе-косы белой лентой. — Я где-то слышал, бьет — значит любит.

— Ага, аж стремится проконтролировать процесс, когда там смерть вас разлучит.

И кто только сказал ему такую глупость?

— Знаешь, МакКензи, я тебя еще откуда-нибудь скинула бы.

— Почувствовала вкус власти, воительница доморощенная?

— Та я справедливости ради. За то, что не признаешься в своей ориентации и разбиваешь девичьи сердца.

25 декабря, католическое Рождество