их меньше, чаи песчинок в Ганге, но число их конечно. Если смотреть с плоских крыш на запад, вдали видны кузницы, мастерские, конюшни, лачуги рабов.

Никому не обойти и малой доли дворца. Некоторым знакомо лишь подземелье. Мы различаем какие-то лица, голоса, слова, но это лишь ничтожная часть. Ничтожная и драгоценная. Дата, выбитая на каменной плите и записанная в приходских книгах, появится после нашей смерти; мы мертвы, если нас ничто не трогает — ни слово, ни желание, ни память. Я знаю, что еще жив.

СЦЕНА С ВРАГОМ

Столько лет я убегал и ожидал его, и вот враг был здесь. Я смотрел из окна, как он с трудом поднимается на холм по каменистой тропе. Ему помогала палка — в руке старика не столько оружие, сколько опора. Много сил я потратил на то, чего наконец дождался: в дверь слабо постучали. Я не без грусти оглядел рукописи, наполовину законченный черновик и трактат Артемидора{105} о сновиденьях — книгу совершенно неуместную, ведь греческого я не знал. Еще день потерян; мелькнуло в уме. Осталось повернуть ключ. Я боялся, что гость бросится на меня, но он сделал несколько неуверенных шагов, уронил палку, даже не глянув ей вслед, и без сил рухнул на кровать. Тоска много раз рисовала мне его, но только теперь я заметил, что он как две капли воды похож на последний портрет Линкольна. Пробило четыре.

Я наклонился, чтобы он лучше слышал.

— Мы думаем, что время идет только для других, а оно не щадит никого, — выговорил я. — Мы встретились, но все, что было, потеряло теперь всякий смысл.

Он успел уже расстегнуть пальто. Правая рука скользнула в пиджачный карман. Он что-то показывал. «Револьвер», — догадался я.

Тут он твердо отчеканил:

— Ты пожалел меня и впустил в дом. Теперь мой черед, но я не из сердобольных.

Надо было что-то возразить. Силой я не отличался, и спасти меня сейчас могли только слова. Я нашел их:

— Да, когда-то я обидел ребенка, но ты же теперь не ребенок, а я не тот сумасшедший. Согласись, мстить сегодня так же нелепо и смешно, как и прощать.

— Я не ребенок, — подтвердил он, — и поэтому убью тебя. Это не месть, а справедливость. Все твои отговорки, Борхес, — это просто уловки, ты боишься смерти. Но поделать ничего не можешь.

— Одно все-таки могу, — возразил я.

— Что? — спросил он.

— Проснуться, — ответил я.

И проснулся.

К ИСЛАНДИИ

Из многих сказочных земель, какие

Трудил я — плоть со свитою теней,

Ты отдаленней всех и всех роднее,

Окраинная Фула кораблей,

Упорных плугов и надежных весел,

Развешанных рыбацких неводов,

Вечернего немеркнущего света,

Который льется с самого утра,

И ветра в поисках истлевшей снасти

Ушедших викингов. Священный край,

Достойный страж германского наследья

И выкупленный клад его легенд

С железной чащею, железным волком

И парусником, пугалом богов,

Который слажен из ногтей умерших.

Исландия, ты столько снилась мне

С тех давних пор, как мой отец ребенку,

Каким я начал и закончу жизнь,

Дал утром перевод «Völsunga Saga»,

В которую сегодня, полутень,

С неспешными вникаю словарями.

Когда жильцу уже не рада плоть

И пламя никнет, скрадываясь пеплом,

Достойней кротко посвятить себя

Безмерному труду. Твое наречье

Избрал я, полуночную латынь,

Степями и морями полумира

Пришедшую в роскошный Цареград

И к девственным американским взморьям.

Мне цели не достичь, и ждут меня

Счастливые случайности исканий,

А не обманчивый заклятый плод.

То чувство знают все, кто отдавался

Познанью звезд и числового ряда…

Любовь, неразделенная любовь.

КОТ

В тебе зеркал незыблемая тишь

И чуткий сон искателей удачи.

Ты, под луной пантерою маяча,

Вовек недосягаемость хранишь.

Как будто отделило божество

Тебя чертою, накрепко заклятой,

И недоступней Ганга и заката

Загадка отчужденья твоего.

С каким бесстрастьем сносишь ты мгновенья

Моих пугливых ласк, издалека.

Из вечности, похожей на забвенье,

Следя, как погружается рука

В сухую шерсть. Ты из других времен,

Властитель сферы, замкнутой, как сон.

КНИГА ВЫМЫШЛЕННЫХ СУЩЕСТВ{106}

А БАО А КУ

Если вы пожелаете увидеть прекраснейший в мире пейзаж, вам надо подняться на верхушку Башни Победы в Читоре. Там с кругового балкона открывается вид на все стороны света. К балкону ведет винтовая лестница, но взойти по ней дерзают лишь те, кто не верит легенде. А легенда гласит следующее:

Испокон веков на винтовой лестнице Башни Победы живет некое существо, чувствительное ко всем оттенкам человеческой души и известное под именем А Бао А Ку. Обычно оно спит на нижней ступеньке, но при приближении человека в нем пробуждается таинственная жизнь, и тогда в недрах этого существа начинает теплиться внутренний свет. Одновременно его тело и почти прозрачная кожа приходят в движение. Однако сознание А Бао А Ку пробуждается лишь тогда, когда кто-либо поднимается по винтовой лестнице, — тогда это существо, чуть не прилипая к пяткам поднимающегося, следует за ним, держась того края ступенек, где они сильней всего стерты поколениями паломников. С каждой ступенькой окраска А Бао А Ку становится все более явственной, форма — более определенной и излучаемый им свет — более ярким. Но окончательной завершенности А Бао А Ку достигает лишь на верхней ступени, если тот, кто поднялся на нее, сподобился Нирваны и дела его не отбрасывают тени. В противном случае А Бао А Ку останавливается словно парализованное, не достигнув вершины, — тело его остается незавершенным, голубая окраска блекнет, излучаемый свет, мерцая, гаснет. А Бао А Ку страдает от невозможности достигнуть совершенства, и его стоны — едва различимый звук, напоминающий шелест шелка. Вспышка жизни в нем коротка — как только паломник начинает спускаться, А Бао А Ку скатывается вниз на первую ступеньку и там, угасшее и утратившее определенность очертаний, ждет следующего посетителя. Говорят, будто его щупальца становятся видны лишь тогда, когда оно достигает середины лестницы. И еще говорят, будто А Бао А Ку способно видеть всем своим телом и на ощупь напоминает кожуру персика.

За многие века А Бао А Ку поднялось на