нельзя вступать в бой, не изучив возможностей противника. Что этот бой обещает стать кровопролитным — сомнений не было.

Присев на корточки, стала разувать ребенка. Он-то ни в чем не виноват — ему нужно объяснить, что происходит, иначе, может испугаться Матвея и тогда трудно будет настроить его в сторону отца.

— Данечка, малыш, это твой папа вернулся. Помнишь, я тебе о нем рассказывала?

И Даня спросил:

— Он будет жить с нами?

Я взглянула на Матвея. Он удивленно и восхищенно рассматривал Даню. Конечно, он же не знает, наверное, что ребенок умеет так говорить. Поразим его еще больше.

— Даня, ты раздевайся, а я пойду пакет разберу в кухне. Папа сам тебе расскажет попозже, где он будет жить. Только вещи по местам разложи!

Подхватила пакет и, обогнув, застывшего соляным столбом, Матвея, пошла на кухню, стараясь не смотреть на него и не показывать свою бешеную радость. Боже мой, как же я была счастлива! Вернулся! Вернулся! Неважно, что злой, неважно, что непривычный — Матвей вернулся! Я понимала, естественно, что легко с этим мужчиной не будет — и раньше никогда не было, но и зла он мне не причинит.

Расставляла по местам приготовленную для пикника у Юльки еду, грела рыбу, запеченную в духовке (он же, наверное, голодный!), Данин суп (кто его знает, что именно он предпочтет?), накрывала на стол. Закралась неприятная мысль, что Матвей может потребовать от меня уехать, но я быстро отбросила ее. Не прогонит — он Даню любит, а мальчик любит меня.

***

Память на лица у меня была замечательная. А лицо этого мудака я запомнил очень хорошо. Он отказался выступать на стороне обвинения, но в зале суда присутствовал. Это он тогда в беседке обнимал ее? Похоже на то… Значит, она с ним в моей квартире… На моей кровати… В бессильной и неоправданной злобе руки сами сжались в кулаки. Но разве я имел право? Я же сам ее прогнал! А если бы не прогнал? Если бы она ждала меня? Притворялась бы, что ждала, а сама потихоньку с этим козлом развлекалась? Меня несло… Мне хотелось драться, ломать мебель. Я не понимал, почему.

И только посмотрев на Даню, немного протрезвел и пришел в себя. Мой мальчик подрос. Он рассматривал меня. До лица, правда, его робкий взгляд не поднимался, но сам факт его интереса к человеку уже поразил меня. Он был одет в яркие оранжевые шапку и курточку. Причем, Лиза была одета точно так же. Получается, она не стыдится его, не боится показать прохожим на улице, что они вместе, что они — не чужие друг другу.

И он так доверчиво прислонялся к ней, что сомнений не оставалось — она хорошо относилась к моему сыну, она хорошо заботилась о нем.

А когда он заговорил, причем связно и осмысленно, я был в шоке — он понимал!

Я мечтал о душе, а лучше — ванне с горячей водой, чтобы смыть с себя свое тюремное прошлое, но сейчас смотрел и не мог оторваться от того, как Даня снимает и аккуратно вешает свою курточку на криво вбитый прямо в стену огромный гвоздь. Кто это, интересно, так постарался? Потом он снял шапочку и, открыв дверь шкафа, положил ее на полочку. Следом отправились перчатки. Я наблюдал и не знал, что бы такое у него спросить. А спросить хотел. Хорошо, что вспомнил про купленные игрушки.

— Даня, я тут тебе кое-что купил. Хочешь посмотреть?

— Хочу, — он неуверенно косился на пакеты. — А что там?

— Игрушки, конфеты, фрукты.

— Лиза не разрешает конфеты до еды.

— Ты слушаешься Лизу?

Он пожал плечами, что могло означать что угодно. Я ликовал в душе — я ведь и не надеялся, что когда-нибудь мой сын будет нормальным. А сейчас со мной говорил вполне себе обычный, пусть немного робкий, пугливый, но близкий к НОРМАЛЬНОМУ мальчик! И это — заслуга Лизы!

Почему она делала это — не просто проводила время с моим сыном, не просто уделяла ему внимание, она жила с ним, была с ним и днем и ночью? И явно трудилась над ребенком, не покладая рук. Чувствовала себя виноватой передо мной? Или любила…? Но тогда бы рядом не было этого придурка!

Я протянул Дане три пакета с игрушками. Он взял и понес в зал. Мне очень хотелось посмотреть, обрадуется ли он хоть чему-нибудь из того, что насоветовали мне продавцы игрушек.

Другая же часть меня тянула в сторону кухни…

Но усилием воли я заставил себя идти в спальню. В моей комнате явно жила Лиза.

Кровать была накрыта белоснежным пушистым пледом. На комоде стояла куча всевозможной косметики. В шкафу… Открыв шкаф я, ожидаемо, обнаружил ее вещи сложенные аккуратными стопочками, именно так, как я люблю.

Но и моя одежда не выброшена, не убрана за ненадобностью — плотно утрамбована на нескольких отдельных полках.

Я быстро вытащил первые попавшиеся домашние штаны спортивного кроя и футболку. И уже почти отправился в душ. Но замер возле стоящего перед комодом стула. На нем лежал Лизин халатик.

Не отдавая отчёта своему поступку, не думая о том, что она может войти в комнату в любую минуту, я схватил эту тоненькую шелковую тряпочку и прижал к своему лицу, вдыхая ее запах и чувствуя, как моментально твердеет член… Долбаный извращенец… су-ука… как жить-то с ней в одной квартире?

22

Из душа выходил другим человеком — казалось, смыл с себя все плохое, что осталось теперь в прошлом, ушло безвозвратно. Вещи сразу же засунул в стиральную машину.

И хотя находился дома всего-ничего, совсем недолго, но на каждом шагу натыкался на сугубо женские вещи, которые способны были свести с ума любого мужика, но в особенности такого, как я — не видевшего уйму времени женщину. Самое большое впечатление произвела на меня парочка кружевных женских трусиков, висевших в ванной на полотенцесушителе. Я вошел в ступор и пять минут, наверное, пялился на них, открыв рот. Бля-я-ядь… Совсем хреново дело…

А самое плохое, что хотел я конкретную женщину и был не уверен, что в данном случае подойдет какая-то другая. И когда стоял под струями горячей воды, представлял себе ее руки на своем теле. Вспоминал ее глаза, когда Лиза распахнула входную дверь. Она обрадовалась мне! Эти глаза обмануть не могли — они искрились от счастья. Но разве это важно, если у нее есть другой?

В кухне был накрыт стол. Лиза