нарезала пирог. Уже переодетая в домашний спортивный костюм, с заплетенными в косу все такими же, как и два года назад, длинными волосами. Такая же стройная, какой я ее помнил. Я боролся с желанием подойти к ней сзади и… не потрогать даже, схватить в охапку и прижать к себе так сильно, чтобы все мысли о других мужиках исчезли из ее головы.

…Не-ет, не показывать, ни в коем случае не показывать ей свои чувства! Пусть думает, что я безразличен к ней.

На самом деле, это давно уже было совсем не так. Почти два года я жил воспоминаниями. Одними из самых ярких и рвущих душу, были воспоминания о нашей единственной ночи с ней. Именно они не давали мне сломаться в трудные моменты. Я закрывал глаза и представлял себе ее лицо с распухшими от моих поцелуев губами. Я вспоминал ее слезы и признания тогда, в какой-то комнатке в здании суда, когда она просила позволить ей меня ждать. А я, идиот, решил, что будет лучше для Лизы жить полноценной жизнью, не зависящей от меня. И ведь хотел, как лучше. Она — красавица, умница… парень, опять же, этот, обнимавший ее… Зачем ей я? Что я могу ей дать, кроме одиночества? Так думал я тогда. А на деле?

На деле Лиза зачем-то взвалила себе на плечи моего сына. И сделала для него то, чего ни я, ни родная мать, сделать не смогли, не захотели… Мне хотелось упасть на колени перед этой тоненькой девочкой, обнять ее ножки и говорить, говорить, что я ценю ее жертву, что я люблю ее… Только у нее же был другой мужчина. Поздно опомнился, Матвей!

… Она резко обернулась, почувствовав, наконец, мое присутствие.

— Матвей, ты, наверное, голоден. Суп будешь? Или вот рыба с рисом. Пирог… — она смущенно говорила что-то ещё, что я не слушал, но потом без паузы и перехода громко закричала. — Даня, иди кушать!

Я вздрогнул от неожиданности — нужно было вникать, а не пялиться на губы, покрытые розовой помадой….

Даня прибежал сразу же. В руках его была коробка с машиной на пульте управления. Все-таки я попал в точку — похоже, эта игрушка ребенку понравилась!

— Ого, какая! — Лиза восхищенно, как ребенок ухватила из его ручонок коробку и Даня от гордости и счастья захохотал.

Я впервые в жизни слышал его смех. Это было… потрясающе… Мне ужасно хотелось обнять его, подхватить на руки, покружить по комнате, чтобы этот счастливый смех никогда не заканчивался, чтобы ощутить его радость всем своим телом, а не только увидеть. Но я знал, насколько болезненным может быть для моего мальчика физический контакт с чужим человеком. И как ни больно было признавать это, сейчас чужим для него был я.

Лиза достала из ящика кухонного стола большие ножницы и положила их рядом с коробкой, установленной на хлебницу, как на пьедестал.

— Та-ак, сначала кушаешь. Потом открываем и папа показывает тебе, как это работает. Договорились?

Лицо сына недовольно скривилось. Он покосился на меня, но возразить не посмел. Может, меня испугался? Я же со своей стороны был готов позволить ему поиграть немного перед ужином, но встретил предупреждающий Лизин взгляд и ничего не сказал.

Она налила ему и мне по тарелке супа и вручила по ложке. Для меня положила на стол, видимо, не желая прикасаться, а ему дала в руку. Я недоверчиво следил за тем, как Даня, покрутив в руках столовый прибор, стал ковыряться в тарелке, а потом неаккуратно, но самостоятельно, есть гречневый суп.

Не удержался и взглянул на Лизу. Она с такой гордостью смотрела на Даню, как будто это не мой, а ее сын сейчас демонстрирует что-то фантастическое!

— Лиза, как ты это сделала?

Она покраснела вмиг и погладила ребенка по голове.

— Это — долгая история. Матвей, давай ты поешь, а потом мы поговорим?

Я спорить не стал — слишком аппетитно выглядела еда, стоявшая передо мной. А я слишком давно не ел домашней пищи.

***

Он, конечно, сильно изменился, но менее красивым, к сожалению, не стал… Вот за какие-такие проступки мне это наказание? Смотреть на него… Наблюдать, как он ест, как длинные пальцы отламывают кусочки хлеба и отправляют в рот… Наблюдать издалека и не сметь коснуться — как же это трудно…

Плечи еще шире стали, что ли? Ну, бицепсы на руках, совсем не прикрытые короткими рукавами футболки, точно огромные — он там спортом занимался, наверное. Матвей стал мощнее, мужественнее, он стал ещё красивее, еще желаннее, еще любимее.

Но у меня же есть гордость! Есть? Он прогнал меня. Он не стал даже слушать! Никогда не была нужна ему…

Не смей даже смотреть! Приказывала себе мысленно, но взгляд то и дело предательски полз по столу в его сторону.

Морщинок в уголках глаз стало больше… И глаза другие — смотрит как-то… ласково, что ли! Из-за Дани, наверное. Умирала от желания подойти к нему поближе, обнять за плечи, прижаться к спине и стоять так хоть до вечера, только чтобы знать, вот он — рядом, со мной, никуда не уйдет больше…

А когда мне удавалось взять себя в руки и я смотрела куда-нибудь не на Матвея, я остро чувствовала его присутствие — всей кожей, всем телом…

Сколько я смогу так протянуть? Мне казалось, что разумнее всего сейчас было бы уйти. Дать Матвею возможность обжиться, прийти в себя, вернуться к нормальной жизни. Да только как же я уйду, если Даню завтра к логопеду везти, она задание даст. Кто будет с ним делать? Да и просто оставить его не могла — ребенок же скучать по мне будет. А я как без него? Прикипела к малышу, полюбила его, дурочка! А что если этот непредсказуемый мужчина вдруг выдумает что-то оригинальное, касаемо нашей дальнейшей судьбы?. Он вполне в силах испортить нашу с Даней устоявшуюся жизнь!

И хотела поговорить с ним и боялась этого разговора, как огня…

… Но разговор все-таки состоялся. Правда, уже поздно вечером, перед сном.

После ужина Даня с Матвеем играли в машинку. Я иногда заглядывала в зал, чтобы насладиться этой замечательно картиной. А когда вновь уходила на кухню, представляла себе, что они — мои… Что это — мой муж и сын сейчас играют там в комнате, а я, как примерная хозяйка, навожу порядок, посуду мою…

23

— Лиза, я не знаю, как тебя благодарить. Правда, спасибо тебе! Даня…