свою коллекцию открыток с репродукциями известных полотен. Это была очень хорошая подборка на цветочную тему.

Они переглянулись, и Бульденеж с сожалением добавил:

– Вряд ли ей кто-то до этого дарил цветы. Талант ведь у малышки был, но ему не дали времени раскрыться… Как жаль! Не успела, бедняжка, не успела…

Лысая макушка сделала два досадливых покачивания.

– Работы, что она копировала, не приносили ей радости. Она хотела их сжечь. Я уговорил развесить их по дому. Так они были спасены. Мы вместе решали, куда и кому что лучше подойдёт. Но боюсь, фиалок там не было.

– Как вы думаете, что здесь изображено? – Карлсен указал на чёрную воронку.

Пожилой мужчина покачал головой.

– На моей памяти это впервые, чтоб она такие мрачные картины писала.

– По-вашему, это завершённый образ? Или она собиралась разбавить картину цветом?

– Художнику сложно понять, когда его работа завершена, – посетовал Бульденеж. – Самая бесконечная работа на свете.

Карлсен не согласился:

– Думаю, доктору Джейкобсу ещё сложнее понять, когда его работа завершена.

– Верно. Доктор в чём-то и есть художник.

Старик прокашлялся и поглядел на воронку более пристально.

– Возможно, это монастырь, какая-нибудь старая башня или винтовая лестница, по которой Ольга поднималась в свою келью, – хмуро промолвил он. – Ольга старалась не говорить о днях, проведённых там, но однажды в нашей с ней беседе она назвала их столбом чёрной пыли. Она помнила, как её совсем ребёнком забрала полиция и отвезла в тот приют. Представляете, её собственная мать в это время пила чай с пирожными на хозяйской кухне!

Бульденеж перевёл взгляд на Мадонну с младенцем.

– Вот откуда ноги у этого цинизма. Бедняжка…

– В таком случае я нахожу это странным.

– Что ж тут странного?

Адам Карлсен поднял с пола кисть.

– Видите?

На щетине оставалась краска.

Бульденеж привстал и надел пенсне. Его лохматые брови подпрыгнули.

– Красный. Она собиралась что-то нарисовать красным, – озадаченно произнёс он.

– Или…

Карлсен внимательно изучил палитру. На ней лежал открытый тюбик синей краски.

– Скажите, из каких цветов получают фиолетовый?

– Из красного и синего.

– Отлично. В палитре как раз отсутствует фиолетовый. Глядите.

Старик, поглядев, кивнул и спросил:

– Она хотела нарисовать что-то фиолетовым?

Карлсен пожал плечами, бросив словно невзначай:

– Может, фиалку?..

8

Руки Томпсона – одна в перчатке, другая голая – продолжали щупать ветер, ворошивший его волосы и одежду. От холода начали ныть уши.

– Слышите этот скрип? – спрашивал Майкл Джейкобс.

Томпсону казалось, что скрипела керосиновая лампа, её корпус и ручка были из металла.

– Слышу…

– Это открылась крышка гроба.

В ушах застучало сердце.

– Где?..

– Там, рядом с вами.

Джеффри остановился.

Он был готов согласиться, что видел волны, и лодку, видел шум и вьюгу в цветах, которые постоянно менялись. Но меньше всего сейчас он хотел бы видеть гроб. Если он окажется ещё и тем самым…

На лбу выступил пот.

И вдруг – откуда-то снизу – голос:

– Джеффри?

Тихий бездушный голос. У того, кто им говорил, словно не было желания общаться.

Томпсон замер.

– Это ты, Джеффри?

Можно ли в это поверить?

– Где ты? – связки Томпсона свело спазмом.

– Иди на мой голос, Джеффри.

Холодный, чёрствый… Или за много лет стал мягче?..

– Где?

– Джеффри, я здесь…

Томпсон шёл вперёд, не помня про обрыв, про огонь в пустом доме, про то, был ли он ещё жив и была ли жива она.

– Ты вернулась? Ты останешься здесь навсегда?

Его рука, та, что без перчатки, наткнулась на холодное лицо. Вначале ладонь от испуга отпрянула, а затем ещё раз коснулась. Теперь у голоса выросло тело. Лицо было мягкое, гладкое. Не сгнившее, не сожранное червями – оно было таким, как раньше. Рука потянулась выше, к волосам. Её волосы – неизменное каре, её шея…

– Мама, как ты меня нашла?..

– Я послала тебе открытку. Это ты меня здесь нашёл.

– Я её получил! Она у меня здесь, с собой…

Томпсон полез в карман и вспомнил – он был в чужой одежде.

– Она осталась в доме… Я принесу!..

– Останься.

Из-под чёрного атласа покатились слёзы.

– Раз уж ты меня нашёл, слушай. Не плачь. Утром взгляни на снег. Я буду там. Днём на твой подоконник ляжет свет. Я буду в нём, буду улыбаться. Мне теперь очень хорошо, Джеффри, я много улыбаюсь. Вечером, когда сорвётся дождь, лови его – я обниму тебя, буду шептать на ухо слова, постарайся их расслышать…

Джеффри Томпсон запоминал, кивал в ответ. Он послушно исполнит поручения, данные матерью, как и много лет назад.

Она обняла его. Случилось то, чего он не ожидал и ждал всю прожитую жизнь.

– Джеффри, послушай меня. На рассвете я хочу, чтобы ты уехал. Постарайся не вспоминать это место. Не приезжай. Я отдохнула, стала молодой и обрела счастье. Запомни меня такой. Запомни, что я сказала про свет, снег и дождь…

– Мама!..

– Поезжай на юг, Джеффри. Твой дом всё ещё там. Забудь прошлое и живи, как тебе хочется, я буду рядом. Помни, что я сказала…

– Мама! Мама!

Мужчина кинулся вперёд, споткнулся и упал в снег, правая рука соскользнула в пропасть. Майкл Джейкобс подбежал, схватил его и оттащил подальше от края.

Томпсон сорвал повязку.

Будто лопнул мыльный пузырь…

Только он и доктор, керосиновая лампа и головная боль, чувство освобождения и новой тревоги. И тьма…

Глава 13

1

– Может, и фиалку, – сказал Бульденеж.

Его палец прижался к губам.

– Только она никогда не рисовала чёрный фон. А воронка, как фон, – совсем уж дичь какая-то.

– А скажите, у цветов есть толкования в живописи? – спросил Карлсен, проворачивая в мозгу очередную идею.

Старик закивал.

– Аллегорический смысл, вы имеете в виду.

– Возможно.

– Раньше у всего был язык иносказания… – Бульденеж подавился слюной и прокашлялся. – В каждый предмет совали второе значение. В Древнем Египте вдыхали ароматы лотоса, веря, что им это придаст силы. Это сейчас люди на кокаин пересели!

Он засмеялся.

– А цветы?

– Дайте-ка сообразить. Быстротечность – пионы вроде. Невинные девы – душистые ландыши…

– А фиалка? – подталкивал Карлсен.

Бульденеж призадумался и, наконец, сказал:

– Кажется, ею обозначали любовь.

2

«И здесь пусто», – решил Карлсен.

Всё же спросил:

– Это могла знать Ольга?

– Полагаю, да. Мы что-то на эту тему обсуждали. Но, честно, не припомню, при чём тут это.

Молодой человек присел на подоконник, его взгляд остановился на бугре под покрывалом.

Прошло несколько минут, прежде чем Бульденеж сказал:

– Может, есть какая-то байка про фиалку?

– Что такое «байка»?

– Сказка, – старик улыбнулся. – Кто-то давно назвал пение ветра в этих краях песней волка.