Верка покрутила головой, восторженно закатив глаза, а Вея сморщилась:

– Ну да, дух там…

– Медовый! – отрубила Верка.

– Как это: от портянок – и медовый?

– Да запросто! У них, у витязей, небось, все не как у обычных людей.

– Что верно, то верно, – поразмыслив самую малость, согласилась Вея. – Поди разбери, что у этого… на блестящем коне, на уме.

– Угу. Если просто обрюхатит да пинком под зад выставит – хоть и обидно, но невелика беда: род обратно примет и дите вырастит. Хуже, если в самом деле увезет неизвестно куда, так, что и с собаками потом не найдут. Поняли?

Верка нашла глазами дочь, сидевшую от нее наискосок, и погрозила ей пальцем:

– Смотри у меня! – и тут же подмигнула. – Не боись, Любава! Мы тебе такого жениха подыщем – все витязи обзавидуются. Да я любого наизнанку выверну, во все уголочки загляну, всю душу вытряхну, чтоб никаких сомнений не оставалось…

– Вот именно! – вклинилась в Веркин монолог Вея. – А то даже до нашей глуши доходили слухи про таких вот дурех, которых сманивали смазливые краснобаи да увозили потом… кого в Царьград, чтобы продать там на торгу неизвестно кому…

– …известно зачем, – надолго перебить Говоруху редко кому удавалось, а уж когда она в раж вошла, так и подавно. – Это если довезут до Царьграда-то, а не снасильничают до смерти…

– Ну да, по дороге и степняки, и гребцы на ладьях, и просто тати – и все до баб охочие. А порядок воинский… да хоть какой… не блюдут. Вот и доезжает до Царьграда – уж не знаю – хоть одна из сотни похищенных и увезенных.

Баб, что называется, понесло: их накрыло то блаженное состояние, когда нужные и правильные слова сами собой соскальзывают с языка, а ответ собеседнице сплетается на лету, еще до того, как она закончит говорить. В такие минуты беседа закручивается в самые невообразимые кренделя, рождаются самые красивые легенды и сочиняются самые невероятные сказки, как добрые, так и страшные, но от этого не менее поучительные.

Одна из таких сказок сейчас и вырастала перед девчонками, точнее, ее старательно и заботливо создавали опытные, немало побитые жизнью женщины, а их самозабвение и искренность заставляли слушательниц ещё сильнее верить их словам. Они не сговаривались заранее, а воспользовались подвернувшимся случаем, чтобы преподать дочерям и племянницам еще один жесткий, если не сказать – жестокий, но необходимый жизненный урок, по-своему повторяя и дополняя то, что несколько седмиц назад объяснял девкам Илья по дороге из Ратного.

Несмотря на то, что растили девчонок матери, крепко стоявшие на земле и к витанию в облаках не склонные, произошедшие за полгода разительные перемены в судьбе кое-кому из них головы все-таки вскружили. Хоть Анна и держала их в ежовых рукавицах, и пригрозила, что в Туров повезут не всех, а только самых лучших, но по извечной девичьей забывчивости угрозы довольно быстро из памяти выветрились, заслоненные блестящей перспективой выйти замуж даже не в Ратном, а в самом стольном городе! Да и пусть бы старались заслужить такое будущее, но вот с дурацкими баснями про витязей в сверкающих доспехах надо было что-то делать, и немедленно! Потому Верка и Вея и топтали самым безжалостным образом – то высмеивая, то пугая – заветные девичьи мечты.

– Ну, зачем вы так-то? Коли человек хороший, за ним и из дому можно податься. Иные вон даже в холопки готовы, – неожиданно вступила в разговор обычно молчаливая Ульяна. – Любящим сердцам, говорят, бедность не помеха…

Верка от удивления икнула и на некоторое время потеряла дар речи. Не ожидавшие такой поддержки девчонки воспрянули духом, кое-кто даже закивал, только боярышни Лисовиновы и Прасковья заметно скисли и, кажется, задумались. А Ульяна продолжала, слегка поджав губы:

– Да только откуда вы узнаете, что у того витязя на душе и за душой? Легче легкого обмануться, на блестящее позарившись. Да и большой вопрос еще, витязь он или тать? Тем тоже, бывает, богатая добыча перепадает – на один выезд покрасоваться перед вами хватит.

– Ну ты скажешь, тетка Ульяна! – возмутилась такими сомнениями Лушка.

– А то и скажу! – неожиданно рявкнула тихая жена обозного старшины. – Коли ты такая дура и, не раздумывая, готова бежать за кем ни попадя, это твое дело. Только не жди, что родители на твою дурь спокойно смотреть станут! Уводом, говоришь? А что Лука с убежавшей дочерью сделал, слышали, небось? Своей рукой порешил – как червоточину из яблока вырезал. И правильно сделал! Правильно!

– Почему? – пискнула Аксинья.

– Да потому! Нечего дурней плодить и род в придорожный сорняк переводить! Она только о себе думала – ну, и получила в ответ. Тоже, небось, о витязе мечтала… Чем ей Глеб не глянулся, спрашивается? Лавр Татьяну хотя бы не на пустое место уводил – за ним сильный род стоял, а эта куда разлетелась? В землянку в лесу, которую еще выкопать надо? Или под куст – волков к зиме кормить? Тетка Татьяна ваша тоже небось не думала об этом по молодости, за сказкой погнавшись, тут ей повезло. А сколько дур молодых об ту сказку себе лбы порасшибало? Она ведь и страшной может оказаться…

– Повезло, значит, говоришь? Сказка? – Плава, единственная из баб до сих пор вроде бы не обращавшая внимания на разговор, занятая своими делами, вдруг так грохнула горшок об стол, что едва его не разбила. – Ну-ну… Загляда[2] за сказкой погналась, а сказка за ней. И догнала… С-с-сказочники, тоже мне, – прошипела она со злостью.

– Ты про что это? – нахмурилась Вея.

– Про что, про что… Про батюшку твоего, чтоб ему! Он мечтал Корнея убить, а что получилось? Все Кунье за его мечту огнем да дымом заплатило! Сколько народу впустую полегло, род пресекся – нет его больше, одни Лисовины остались! А остальные… Это вам повезло, что им родня понадобилась, а то бы и вы сейчас не ужин здесь трескали, а хозяев ублажали. Если бы выжили. Что, не нравится? Нечего морды воротить! Витязи… Видели вы тех витязей, когда они в селище ворвались?!

– Тетка Плава, так это же наши ратнинские были, – попыталась было возразить Мария, – а не…

– Да какая разница! Ты вон их спроси, – повариха ткнула пальцем в сгрудившихся на одном конце стола куньевских девчонок, – какими они твоего дядьку да деда в первый раз увидели!

– Наши – не тати, а воины! – не выдержала Анька и тут же растерянно смолкла, глядя, как побледнели и притихли подруги, заново переживая тот ужас, который столько месяцев старательно загоняли на задворки памяти. Машка дернула Аньку за рукав, сестры переглянулись, впервые, наверное, не найдя слов. Может, поняли, наконец, что такое «молчание – золото», или подействовал пример матери: Анна не только не вступала в разговор, но, казалось, вообще не слушала, о чем идет речь. Во всяком случае, именно такое впечатление произвели ее первые слова.

– Когда мы в Ратное на службу по воскресеньям собираемся… Вы же знаете, как отроки, которые нас сопровождают и охраняют, изо всех сил стараются выглядеть нарядными… как брони начищают…