* * *

Проведать своих учениц из девичьего десятка Арине не удалось – и без того она задержалась в крепости намного дольше, чем рассчитывала. Даже не стала узнавать, что там стряслось с Млавой, обратно летела – под ноги не смотрела: в голове мысли крутились. Разные.

Наговорила волхва – за три дня всего не передумаешь. Вроде ничего дурного не сказала, а на сердце все равно тревожно; вспомнился давний, еще до возвращения раненого Андрея, разговор с Филимоном.

«Ведь если подумать, то почти то же самое он нам тогда с Анной говорил, только другими словами. В том числе и про то, что надо девок непременно учить всем женским премудростям, но так, чтобы христианской вере не поперек. И про разницу мужеского и женского отношения к жизни тоже… Но волхва это так вывернула, что голова кругом пошла. А уж что она про богов рассказывала! И Анна ей не перечила, а ведь христианка ревностная – вон как строго следит, чтобы и девки, и все в крепости от христианского обычая ни в чем не отходили, а тут…

Хотя, конечно, волхва говорить говорит, но христианам-то помогает! Лесовики креститься собрались – а она и не возражает. И бабка моя никогда меня от веры Христовой не отвращала…

Но все равно надо еще обдумать все хорошенько и поостеречься… Что у нее на самом деле на уме – бог весть… И меня никаким мороком даже не пыталась заморочить, не то что староста… Брр…

Не бусы же с зарукавьями ей помешали, в конце-то концов!»

Арина и не заметила, как тут, в крепости, вместе с переменой привычного образа жизни постепенно изменился и образ ее мыслей. Что-то с ней произошло такое, что она осознавать начала, но как оценить, пока не знала. Да, разумеется, повзрослела – сказались испытания и свалившаяся ответственность за судьбы сестренок, и то, что она пережила и передумала после ранения Андрея. Но не только это.

Казалось, знакомый и понятный мир стал здесь открываться ей чуть-чуть иначе, оказался и больше, и многообразней, чем она могла себе представить. Раньше она видела перед собой только насущные дела и заботы, и вокруг них крутились все ее мысли. Да, собственно, что там бабе обдумывать-то – на все сложности жизни находились привычные ответы, что веками передавались от матерей к дочерям, разве что в особо трудных случаях Арина вспоминала бабкины уроки. А тут мало того, что появилась необходимость отвечать на вопросы, которые раньше и в голову не приходили, но оказалось, что и на старое, привычное, можно взглянуть иначе, да и решение порой находилось такое, что сама потом изумлялась: да как же додумалась?!

«Может, и впрямь я сюда не просто так, не сама по себе попала, а Пресвятая Богородица меня направила?..

Ну вот, опять закудахтала!.. А куда ты денешься-то? Как там Михайла говорил? Назвался груздем – полезай, куда засунули! Так что нечего теперь сыроежкой прикидываться, вот!»

С этим до дому и дошла, а там на завалинке ее ждал Андрей. Сам с крыльца спустился! Опирался на палку, что ему дед Семен вырезал, но сам! В первый раз!

Арина еще от калитки помахала Андрею рукой, он кивнул, указывая – садись. Она присела рядом с ним на завалинку, начала рассказывать про волхву, про то, что в крепости мельком успела узнать и увидеть: что за это время построено, да какие там еще изменения, жалея уже, что не задержалась и не узнала побольше. Упомянула про то, что Нинея обещала дать ей имя и что хотела вечером после отбоя к бабам сбегать, на кухне с ними посидеть, новости послушать.

Андрей внимательно слушал, время от времени одобрительно кивал, что-то просил уточнить, и Арина от внезапного открытия чуть на полуслове не замолкла: он точно так же и на Дударика смотрел, когда тот про прибытие полусотни докладывал!

«Ой! Да ведь мужи только друг с другом так свои дела обсуждают. Сколько раз видела: и свекор, и батюшка, да и Фома тоже. А со мной ни разу никто из них так не говорил. Да что со мной! Вообще ни с кем из баб! Нет, ну надо же! Получается, Андрей мое право признал? Может, и сам еще этого не понял и не думает об этом, но признал! Мы же сейчас не о домашних делах говорим – об общих…

И тут Филимон не угадал. Как он говорил-то? Мол, для бабы все только вокруг очага вертится, а прочее – не ее дело! Не этими словами, конечно, но смысл такой. И если баба все-таки выходит из этого круга, то по нужде какой или оттого, что не хватает чего-то. А вот и нет! Мне-то забот сейчас хватает, и не принуждает меня никто… Я сама!»

Она хотела продолжить разговор, как вдруг совсем новая, дня три назад прилаженная на место калитка с треском распахнулась, и во двор буквально ворвалась раскрасневшаяся и возбужденная Верка, волоча за руку Неключу, испуганную, всхлипывающую и расхристанную. У второй жены Стерва на пол-лица разливался характерный синеватый отек. Увидев, что хозяева сидят во дворе, Верка ринулась к ним, решительно подталкивая вперед свою спутницу:

– За Бога ради, спрячьте ее куда-нибудь! Скорее только, а то Вея его долго не удержит! – вместо приветствия выпалила она.

В этот момент с улицы донесся рев Стерва, и в ответ ему нестройные голоса отроков затянули песню. Вскоре мимо все еще распахнутой калитки, чеканя шаг, прошагал куда-то в сторону леса наставник разведчиков в рубахе, с перекинутыми через плечо портами, в шапке, лихо надвинутой на одно ухо, но опоясанный по всей форме и в сапогах. Следом за ним строем шли отроки, выкрикивая на ходу:

– Ну-ка – ну-ка? – Верка прислушалась к словам песни и даже привстала на месте, вытягивая шею, но десяток уже миновал калитку. Говоруха разочаровано махнула рукой. – А-а-а, это я уже слышала. Думала, может, еще чего новенького придумали… – и повернулась к потрясенным зрелищем хозяевам. – В первый раз вижу, чтобы наставник по собственной воле вот так вот цаплей вышагивал. Интересно, это он мальчишек сейчас учит или сам у них перенял?.. Пойти, посмотреть, Вея-то хоть жива там?

– Да чего мне станется? – невозмутимая Вея уже входила в калитку. – Неключа у вас? Пусть домой идет. Дернуло же тебя те веточки обратно пришивать! – хмыкнула она, обращаясь к Неключе.

– Так я ж как лучше хотела… – всхлипнула та. – Все как есть назад приладила…

– Угу, «назад», как же! А что там зачем – не понимаешь. Вот и получила без понимания, что получила. Он-то к тому времени уже успокоился. Почти… А тут ты со своим поделием… Да ладно, без смертоубийства обошлось, и хорошо. А Стерва теперь дней семь ждать нечего. Отойдет – вернется. Он всегда, когда расстроится или рассердится из-за чего-то, в лес уходит. Говорит, иначе сгоряча убить боится. Так-то он у нас добрый, – с усмешкой заключила она.

* * *

Вечером Арина все-таки прибежала в крепость, не усидела дома, тем более что Андрей напомнил и попросил зайти к Илье, чтобы тот передал его воинскую справу, которую в обозе привезли. Вошла в ворота и удивилась, что в крепости непривычно тихо – знакомого шума, смеха и песен со стороны терема не доносилось. Но решила, что все равно на кухне у баб все выяснит, а потому караульных расспрашивать не стала, а отправилась искать обозного старшину: тот был так занят, что домой на посад не каждый день приходил, а если и приходил, так совсем потемну. Вот и сейчас – Дударик уже вот-вот должен отбой продудеть, а Илью вместе с сыновьями она нашла на складе. Он что-то там мальцам растолковывал, а сам прямо на ходу жевал вяленого леща – видно, на ужин в трапезную так и не дошел. Выслушал ее и поперхнулся: