– Скотт умер… – неожиданно сказал туарег. – Месяц назад, убит в одной из стычек…

– Скотт? О, Господи! Это был его лучший друг и самый давний участник группы…

– Он был опечален, – заметил Эль Каид. – Очень грустен… Начал сомневаться и спрашивать себя, а не совершает ли он те же самые ошибки, что привели к гибели стольких его товарищей…

– Он намеревался вести себя более благоразумно.

– Я знаю, но, тем не менее, продолжает терять своих людей… Сколько он еще сможет протянуть?

Миранда не ответила. Может быть потому, что сама много раз задавала тот же вопрос. Давид заметил, что известие о смерти Скотта сильно затронуло ее. Она зажгла сигарету и нервно курила ее, наверное, первый раз с тех пор, как он познакомился с ней. Было видно, что она пытается взять себя в руки и успокоиться, но ничего не получается.

– Куда они пошли? – спросила она наконец.

– На юго–восток… Полагаю, что завтра придут к водопою у колодца Эми–Хазааль. Возможно, что на этом автомобиле сможете нагнать их там, если они решатся остаться там на ночь. Один из моих слуг покажет дорогу. Теперь тебе не нужен Малик?

– Малик всегда нужен… Знают они где можно найти его?

– Любому человеку сложно найти Малика, – уклончиво ответил Эль Каид. – Как и твой друг, он ведет собственную войну, но, в отличие от них, ему нравится делать это в одиночку, потому что отказался от всего, что любят и ценят остальные мужчины: от жен, от детей, от привязанностей, от уюта домашнего очага… Жажда мести в его сердце – справедливое желание, но и ненависть поселилась там же и пустила глубокие корни в сердце, которое когда–то было великодушным.

– Ни у кого нет права уничтожать таким образом творение Аллаха, – наконец нарушил молчание и высказался Мулай. – Слишком долго он продолжает поддерживать в своем сердце пламя ненависти… Малик должен был вернуться к своему народу, должен был восстановить свое имя и свое положение «инмучара», и создать новую семью и очаг, как и остальные смелые воины нашего народа. Его мужество не должно быть растрачено на бесполезную охоту.

– Легко сказать… – возразил Эль Каид. – Но как можно осуждать человека, проводящего бессонные ночи и представляющего, как в этот самый момент твои сыновья служат для развлечений какому–нибудь содомиту? Какую ненависть можно накопить в своем сердце, представляя, как днем их могут кастрировать? И сколько раз он клал себе в рот ствол ружья, чтобы раз и навсегда прекратить эту муку и останавливала его лишь жажда мести?

– И какая польза может быть от этого чувства мести? – спросил Мулай. – Я могу понять этого человека, когда он начал искать свою жену, когда еще было время, когда не прошло столько дней и ночей, но по прошествии стольких лет… Это уже не имеет никакого смысла !..

– Мы не можем быть ему судьями, Мулай, – заключил Эль Каид. – Опусти нас на самое дно страданий, заставь нас корчиться от боли, то очень часто это остается единственным удовольствием и целью нашей жизни…

– В глазах Алаха он превращается в человека, чья душа переполнена отвратительным пороком.

– Да, вероятно, что так… Но, благодаря его пороку, теперь работорговцы начали уважать туарегов, как никогда ранее, и редко, очень редко, пересекают наши земли. Малик и «Группа» избавили нас от этой беды, и теперь мы можем спать спокойно.

Миранда встала, слегка поклонилась, прося прощение у хозяина и гостей, и вышла из просторной «хаимы». Зажгла новую сигарету и медленно пошла в сторону невысокой дюны, освещенной призрачным светом миллионов сверкающих звезд на ночном небосводе, черном, словно бархат, по которому, как казалось, никогда не проплывало ни одно облако.

Ей нужно было остаться наедине с собой, обдумать сказанное туарегом о смерти Скотта и что это могло значить для него, кого она так любила. Хотела свыкнуться с мыслью, что, может быть, завтра она увидит его, будет рядом с ним, они уйдут в пустыню, останутся наедине и будут заниматься любовью на склоне дюны под этими самыми звездами.

Четыре месяца она не видела его! Четыре долгих, бесконечных месяца…, и еще могло бы пройти столько же, прежде чем он неожиданно объявится глухой ночью под ее окнами и осторожно постучит.

Сколько ночей она провела в ожидании этого стука? Сотни, наверное?.. И вот также смотрела на звездное небо и молила, чтобы он объявился поскорей, обнял ее и в мгновение ока заставил позабыть обо всех днях, неделях, месяцах, проведенных в одиночестве и ожидании.

И почему они не могут быть рядом все ночи в году?.. И почему всю жизнь не могут быть рядом?

Как счастлива была бы она, сопровождая его в походах, засыпая рядом с ним, готовя ужин…

Она смогла бы выдержать и полуденное, обжигающее солнце, и усталость от переходов на мехари, и тяжелое, неприятное чувство немытого тела, и жажду, и голод, и даже гибель товарищей… Все смогла бы!, лишь бы быть рядом, лишь бы жить с ним, каждое мгновение, каждую минуту, пока какая–нибудь пуля не оборвет его жизнь, как подобное произошло со Скоттом, как случилось с другими, как перестал существовать «Эскадрон» там, в Ливии.

И то была не его вина!

И сколько раз можно повторять и объяснять: то была ни ее вина, ни его, ни кого–нибудь еще. «Эскадрон» был обречен, потому что они были слишком хорошими, слишком благородными и великодушными. Один за другим они гибли в засадах и схватках, в бою и от предательской руки, и никого не нашлось, чтобы заменить мертвых.

Кому, вообще, может прийти в голову, если ты богат и знаменит, променять пляжи Майорки и Сан–Тропе на верблюда, ружье и патроны к нему, и жизнь в пустыне? Кто окажется настолько сумасшедшим, чтобы заменить тех чудесных сумасшедших, что исчезали без этой самой замены?

Она всегда будет вспоминать слова Бригитты, когда увидела их как–то вечером, входящих в кабаре «Золотые Ворота».

– Посмотри внимательно на ту четверку – это живые мертвецы… – сказала она. – Они принадлежат «Белому Эскадрону».

Она только что приехала в Триполи и, конечно же, не знала что такое этот саамы «Белый Эскадрон». Откровенно говоря, в свои двадцать лет она, вообще–то, не знала ничего, ну, или почти ничего, за исключением того, как нужно петь для пьяной матросни, охранников с нефтяных вышек, наглых военных, инженеров и техников, жуликоватых управляющих, шахов с песком на ушах.

– Десять долларов в день, плюс процент с продаж. Около пятисот в месяц… Еще разные «накладные»…

– Какие–такие «накладные»?

– Это то, что сможешь заработать сама, детка… Не прикидывайся и не будь такой щепетильной…

И, в самом деле, не стоило быть такой уж щепетильной в вопросе заработка. Пятьсот долларов хватало не намного и не надолго.

До того вечера, когда Бригитта сказала:

«Посмотри на них – это живые мертвецы.»

И остаток жизни она провела, смотря на него, в ожидании дня, неизбежного дня, когда принесут его труп.