Когда животные опять начали спокойно щипать жесткую, редкую траву, Муллай осторожно передернул затвор, вставил новый патрон и прошептал:

– А вот та – наша! Мне она нужна живой.

И все повторилось, и так оно могло бы продолжаться десять раз к ряду, если бы Мулай вдруг не вскочил на ноги и не кинулся ко второму раненному животному, размахивая зажатой в руке острой «гумией».

При виде поднявшегося человека остальное стадо сорвалось с места и в мгновение ока исчезло среди камней и песка, кустов и травы, но теперь они уже знали, что такой звук несет с собой смерть и запах пороха.

А Мулай уже несся вниз по склону в развевающемся по ветру бурнусе и, словно сокол, накинулся на раненое животное, повернул шею в направлении Мекки и одним движением перерезал газели горло – ритуал, без которого его религия запрещала есть мясо.

Мальчишка уже смеялся и прыгал вокруг в сумасшедшем танце, вымыл руки в свежей крови и пил ее, сложив ладони вместе, теплую, вытекающую из разрезанного горла.

Спустя час, когда солнце уже готово было скрыться за вершинами дюн у них за спиной, вдалеке показалось с полдюжины палаток –«хаима», установленных без всякой очевидной причины, как показалось Давиду, в центре небольшой равнины. И ничем этот клочок пустыни не отличался от песков и камней, лежащих рядом или на расстоянии сотни километров, но именно это место, а не какое–нибудь другое, выбрал для своего лагеря Каид Али из рода Кель–Талгимусс. И здесь он останется до тех пор, пока вблизи не пройдет грозовое облако и тогда он последует за ним, или пока ему не наскучит здесь и не потянет в другие места на этой огромной, тянущейся далеко за горизонт, песчаной равнине.

Сам Каид Али вышел навстречу, чтобы пригласить в самую большую «хаиму».

– Ассалам алейкум, – поприветствовали они его.

– Рашинат уллахи Аллахин… Кейф халах, – отвечал он, пожелав гостям, чтобы мир и благополучие не покидали их очага и тем самым, в соответствии с законами гостеприимства, разрешил воспользоваться своим домом и всем, что у него было.

Гостеприимство – есть одна из основ жизни туарегов. Он не только предлагает гостю все, что имеет, но берет его под свою защиту с того самого момента, как пересечет границу его территории.

Он тут же отдал приказ, чтобы принесли кипящий чай, галеты и финики, вежливо поблагодарил за преподнесенную ему газель.

Вошли в «хаиму», расселись на расстеленные ковры и довольно долго два брата говорили о делах незначительных, в деталях обсуждали пустяковые события, случившиеся с ними или с кем–нибудь еще. Туареги не знают, что такое спешка, и считают недостойным поведение, когда об интересующих делах начинают говорить сразу же, с порога «хаимы», без многословного введения и подготовки.

Когда подошло время ужинать, в палатку вошла чернокожая девочка и начала сервировать блюда. Было ей чуть больше двенадцати лет, но уже появились признаки приближающегося материнства.

– Твоя новая жена? – с невинным видом спросила Миранда.

Туарег удивленно, почти возмущенно, взглянул на нее:

– Нет, конечно же, – запротестовал он. – Сын будет моим, но она, – он замялся, – ну, она из «беллах». Служанка – добавил он.

– Рабыня?

– Служанка… –более решительным тоном уточнил Каид. – Она здесь по своему выбору. Если ты ее увезешь, то, все равно, вернется. Это – ее дом – единственный, какой она знает, и к тому же это был дом ее родителей и ее прародителей.

В глазах Миранды блеснул лукавый огонек.

– А если сама не вернется, то ее вернет «гри–гри», не правда ли?

– Про «гри–гри» могу сказать, что это – не более чем предрассудки негров… – ответил туарег. – «Беллахи» служат нам, потому что так хотят, потому что это лучше для них. Они были составной частью нашего сообщества в течение многих тысяч лет и не знают, как это жить на свободе… Но теперь в пустыню пришли европейцы и хотят все изменить… – он замолчал и зажег свою длинную трубку, с наслаждением затянулся. – Я забочусь о моих слугах потому, что их здоровье – часть моего богатства, – добавил он. – Я не могу позволить, чтобы они умирали от голода, хотя и приходится иногда отдавать чуть ли не половину того, что сам имею, а когда становятся старыми, то он или она – часть моей семьи и я продолжаю заботиться о них.

– Но это не дает тебе право силой принудить девочку к сожительству…

– Какой силой? – удивился и не понял туарег. – С того самого дня, как она становится женщиной, любой житель Сахары знает, что ее судьба предрешена – ее возьмет первый , вставший на ее пути, мужчина… И то может быть кто угодно: или я, или мой слуга, или какой–нибудь путник, проходящий мимо. А так, она с радостью осознает, что ее ребенок – это мой ребенок, он будет свободным и у него будут те же привилегии, что и у меня, и у моих родственников.

Судя по всему, пришло время сменить тему разговора, и Миранда это поняла.

– Нам нужно повидаться с Маликом «Одиноким» – сказала она неожиданно, после небольшой паузы, во время которой отпила глоток чая, обжигающего рот и горло.

Эль Каид Али внимательно посмотрел на нее и было в его пронзительном взгляде что–то странное. Он дольше обычного пил свой чай, задумчиво вертя пустой стакан в тонких, сильных пальцах, потом поставил его на большой поднос из полированной меди.

– Зачем? – коротко спросил он.

– Он должен знать место, где я смогу найти одного моего друга, – ответила Миранда. – Нам нужно, чтобы он отвел нас туда.

Туарег молча наполнил стаканы чаем. Потом он поднял глаза и посмотрел вначале на Мулая, не проронившего за весь вечер ни слова, перевел взгляд на Миранду, потом на Давида. Выражение его лица изменилось, теперь это был уже не гостеприимный хозяин, свободно рассуждавший о проблеме «беллах», но недоверчивый обитатель Сахары.

– Зачем? – повторил он.

Давид и Миранда переглянулись и поняли, что настал момент открыть всю правду.

– Я должен вернуть жену, – сказал он. – Ее похитили охотники на рабов в Камеруне и думаем, что ваш друг сможет помочь.

Эль Каид сокрушенно закачал головой.

– Знаю я твоего друга, – произнес он. – Три ночи назад он сидел вот здесь, напротив меня, на этом же самом месте и рассказывал про тебя, про то, как ты учишь детей в Форт–Лами. Он упомянул твое имя…

– Миранда…

– Да, кажется, Миранда… Мне трудно запомнить европейские имена… По правде сказать, я никогда и не запоминал их… Миранда! – повторил он для себя.

– И как он?..

– О, хорошо. Очень даже хорошо… Мне рассказывал, что не видел тебя более четырех месяцев, – туарег улыбнулся. – Слишком длительный срок для двух влюбленных. Слишком долго для одинокой женщины, ждущей в Форт–Лами.

– Я привыкла, – ответила она с ноткой нежности в голосе. – Моя жизнь – постоянное ожидание.