К началу утра мы успели побывать на трех авариях. В моем затуманенном мозгу еще хранилась мысль, что мы разыскиваем Сигрейва, но было понятно, что Воэн и думать забыл про каскадера. После третьей аварии, когда разъехались полиция и «Скорая», когда последний водитель ночного грузовика вернулся в машину, Воэн, докурив сигарету, неуверенной походкой двинулся по запачканному маслом бетону к насыпи автострады. Тяжелый седан под управлением женщины-стоматолога средних лет пробил ограждение и упал на крышу в небольшой заброшенный садик. Я последовал за Воэном и от разбитого парапета смотрел, как он спускается к перевернутой машине. Воэн обошел машину, шагая в траве по колено, и подобрал кусок белого мела, выброшенный полицейским. Ощупал острые края разбитого стекла и разорванного металла, прижал ладони к мятой крыше и капоту. Затем помочился в темноте на еще теплый радиатор, послав в воздух облако пара, растерянно взглянул на полунапрягшийся член и поднял глаза на меня, словно просил помочь ему понять, что это за странный орган. Приложив член к правому переднему крылу машины, он мелом обвел контур на черной нитроэмали, внимательно изучил результат и, удовлетворенный, обошел машину, оставляя профиль своего члена на дверях и побитых окнах, на крышке багажника и заднем крыле. Обхватив член ладонью, чтобы защитить от рваного металла, он влез на переднее сиденье и принялся наносить контуры пениса на приборную доску и центральный подлокотник, отмечая эротический фокус то ли аварии, то ли полового акта, славя союз собственных гениталий с расколотой приборной доской, от удара о которую умерла женщина-стоматолог средних лет.

Для Воэна в малейших деталях дизайна содержалась органическая жизнь, не менее важная, чем в конечностях и органах чувств людей, водящих эти машины. Он заставлял меня задержаться у светофора, чтобы несколько минут рассматривать опору стеклоочистителя на лобовом стекле припаркованной машины. Функциональные обводы американских седанов и европейских спортивных машин его восхищали. Мы по полчаса следовали за новым «Бьюиком» или «Феррари», пока Воэн изучал все подробности отделки корпуса и багажника. Несколько раз нас задерживали полицейские – мы слишком долго околачивались у «Ламборгини» состоятельного владельца паба в Шеппертоне; Воэн как одержимый фотографировал наклон стоек лобового стекла, козырек фары, блеск надколесной дуги. У него дух захватывало от хромированной отделки, молдингов из нержавейки, колпачков стеклоочистителей, замков капота и дверных запоров.

Мы гуляли по парковкам у супермаркетов на Вестерн-авеню, словно по пляжам, восхищаясь задранными крыльями «Корвета» с молодой домохозяйкой за рулем. Передние и задние спойлеры приводили Воэна в восторг узнавания, словно он вновь увидел райскую птицу. Часто на автостраде Воэн махал мне рукой поперек полос – велел развернуть «Линкольн» так, чтобы солнце правильно осветило крышу проезжающего мимо купе и оттенило пропорции укороченной кормы. В поведении Воэна постоянно проявлялось отождествление стильного автомобиля и частей тела. Если мы ехали за итальянским прототипом с усеченными задними крыльями, Воэн начинал обращаться к сидящей между нами аэропортовской шлюхе с изящными и преувеличенными жестами, поражая утомленную женщину говорливостью и движениями плеч.

Для Воэна цветовая гамма салонов «Линкольна» и машин, которые он начал угонять каждый вечер на часок, точно соответствовала участкам кожи юных шлюх, которых он раздевал, пока я гнал по затемненным автомагистралям. Обнаженные бедра оттеняли пастельные тона винила; конуса динамиков повторяли контуры острых грудей.

Салон автомобиля представлялся мне калейдоскопом освещенных частей женского тела. Антология запястий и локтей, бедер и лобков создавала постоянную череду союзов с контурами автомобиля. Однажды мы с Воэном ехали по обводному шоссе к югу от аэропорта; я аккуратно удерживал машину на апексе крутого поворота, восхищаясь открытой грудью школьницы, которую Воэн подцепил возле студии. Мы связывали идеальную геометрию этой белой грудки, торчащей из блузки, с движением в крутом повороте.

Долгие недели, служа у Воэна шофером, давая ему деньги на проституток и случайных шлюх, которые ошивались в аэропорту и в тамошних отелях, я наблюдал, как Воэн исследует все закоулки секса и автомобиля. Автомобиль служил ему главным и единственным средоточием сексуального акта. С каждой женщиной он исследовал новый акт, он вставлял пенис во влагалище, в анус или в рот как будто в ответ на трассу, по которой мы ехали, на плотность движения, на то, как я вел машину.

В то же время мне казалось, что Воэн мысленно отбирает определенные половые акты и позы на будущее. Знак равенства, который он ставил между сексом и кинестетикой автомагистрали, похоже, был связан с его одержимостью Элизабет Тейлор. По утрам мой приятель преследовал ее от гостиницы до киностудии. Я не стал говорить ему, что наши переговоры по поводу съемок актрисы в автомобильной рекламе провалились. Поджидая Тейлор, Воэн беспрестанно шарил руками по заднему сиденью, словно бессознательно изображая быстрые движения в сотнях актов. Я понимал, что он собирает элементы абстрактного полового акта с участием актрисы и дороги, по которой она ездит со студии в Шеппертоне. Расчетливые жесты Воэна, то, как он нелепо свешивал руку за окно машины, словно хотел открутить ее и бросить окровавленную конечность под колеса едущего за нами автомобиля, форма его губ, обхватывающих сосок, – все это было репетицией ужасной драмы, разворачивающейся у него в мозгу, половым актом, как кульминацией собственной смертельной катастрофы.

На протяжении этих недель Воэн желал освятить своей сексуальностью пункты тайного маршрута, пометить спермой границы будущей драмы. И дело постепенно шло к открытому столкновению с полицией. Однажды вечером в час пик Воэн жестом велел мне остановиться у зеленого светофора и мы сознательно заперли целую очередь машин. Рядом с нами затормозила патрульная машина; полицейский по странной посадке Воэна решил, что мы пережили серьезную аварию. Прикрыв рукой лицо сидящей рядом девушки – кассирши из супермаркета, – Воэн принял позу раненого посла, которого на наших глазах доставали из лимузина. В последний момент, когда полицейский уже вылез из машины, я, не слушая возражений Воэна, нажал на газ.

Устав от «Линкольна», Воэн начал пользоваться автомобилями с аэропортовских стоянок с помощью набора мастер-ключей, которые дала ему Вера Сигрейв. Мы запросто брали с парковки машины, чьи владельцы находились в Париже, Штутгарте или Амстердаме, и возвращали вечером на место. Я уже не в силах был собраться и остановить приятеля. В такой же мере озабоченный его крепким телом, как он сам был озабочен автокатастрофами, я оказался заперт в системе манящей жестокости и возбуждения, сложенной из автомобильных пробок, угнанных нами машин и высвобождающейся сексуальности Воэна.

В эти наши последние с Воэном дни я начал замечать, что женщины, которых он приводит в машину, все больше напоминают цветом волос и фигурой нашу киноактрису. Темноволосая школьница была похожа на юную Элизабет Тейлор, остальные женщины представляли другие отрезки ее жизни.

Воэн, Габриель и я отправились на автомобильное шоу в Эрлс Корт. Спокойный и галантный, Воэн вел Габриель через толпу, гордо выставляя шрамы на лице, как знак сочувствия искалеченным ногам Габриель. Она шла, покачиваясь, среди сотен выставленных на стендах автомобилей; их нитроэмалевые корпуса блистали, как парадные доспехи воинства архангелов. Разворачиваясь на каблуках, Габриель явно наслаждалась безукоризненно чистыми автомобилями; она опускала покрытые шрамами ладони на блестящие кузова, терлась о них израненными бедрами, как шкодливая кошка. Она спровоцировала молодого продавца на стенде «Мерседеса»; он предложил ей проверить белую спортивную машину и с приятным смущением помог поднять искалеченные ноги на переднее сиденье. Воэн даже восхищенно присвистнул.