Мы бродили между стендов с машинами, а Габриель лавировала среди топ-менеджеров автопромышленности и девушек у стендов. Я не отрывал глаз от ее скобки на ногах, от деформированных бедер и коленей, от подрагивающего левого плеча; эти части ее тела словно бросали вызов выставленным безупречным машинам, призывая поспорить с ее ранами. Воэн сопровождал Габриель от автомобиля к автомобилю, помогая подниматься на стенды и садиться в салоны экспериментальных дизайнерских разработок, специальных концепт-каров, – и она смотрелась на заднем сиденье, как злая королева неудержимой технархии.

– Баллард, прогуляйтесь с Габриель, – сказал мне Воэн. – Возьмите ее под руку. Ей будет приятно.

Воэн подначивал меня занять его место. Когда он ускользнул, якобы заметив Сигрейва, я помог Габриель изучить ряд инвалидных автомобилей. Я солидным тоном обсуждал с демонстраторами установку дополнительных органов управления, тормозных рычагов и вариантов трансмиссии. И все время я пялился на части тела Габриель, отраженные в кошмарной технологии инвалидного управления. Я смотрел, как трутся друг о дружку ее бедра, как выпирает грудь под лямкой спинного корсета, смотрел на угловатую чашу лобка, ощущал ее крепкую хватку на своей руке. Играя хромированным рычагом сцепления и глядя на меня через лобовое стекло, моя спутница словно ожидала чего-то непристойного.

Габриель вовсе не сердилась на Воэна, однако именно я первый занялся с ней любовью на заднем сиденье ее машины, в окружении причудливой геометрии инвалидных органов управления. Я исследовал ее тело, нащупывая путь среди ремешков и бретелек белья; незнакомый рельеф ее бедер и голеней уводил меня в уникальные переулочки, на непривычные склоны кожи и мышц. Каждый дефект становился важной метафорой нового насилия. Обводы ее тела, неожиданные соединения слизистой и линии волос, гладких мышц и пещеристых тел стали антологией извращенных возможностей. Я сидел с Габриель в маленьком автомобильчике у ограждения территории аэропорта, держа в ладони ее белую грудь, освещенную огнями взлетающих авиалайнеров, а форма и нежность соска терзали мои пальцы. Наши половые акты превращались в исследовательские экспедиции.

Пока мы ехали к аэропорту, я смотрел, как Габриель управляется с незнакомыми рычагами. Система обратных рычагов газа и рычагов сцепления была разработана специально для нее – и подспудно, как я понял, для ее первого полового акта. Запах тел мешался с магазинным ароматом горчичного ледерина. Мы заглушили мотор около водохранилищ и смотрели, как заходят на посадку самолеты. Прижав левое плечо Габриель к своей груди, я видел примятое телом сиденье; кожаные полушария сочетались с ее ремешками и лямками. Я погладил ладонью правую грудь Габриель, уже сталкивавшуюся со странной геометрией интерьера машины. Меня поражали неожиданные органы управления. Пучок хромированных рукояток был закреплен на стальном стержне, связанном с рулевой колонкой. Удлиненный рычаг скоростей в полу поднимался сбоку, освобождая доступ к вертикальному хромированному лепестку, приспособленному под тыльную сторону ладони водителя.

Привычная к новым объятиям технологии, Габриель откинулась на спину и умными глазами следила за своей ладонью, которая ощупывала мое лицо и подбородок, словно ища отсутствующую хромированную броню. Затем подняла левую ступню, так что ножная скобка уперлась в мое колено. На внутренней поверхности бедра остались желобки от ремешков, канавки покрасневшей кожи с отметинами от пряжек и застежек. Когда я отстегнул скобку на левой ноге, примятая кожа оказалась теплой и нежной, она возбуждала больше, чем слизистая влагалища. Это развратное отверстие, воображаемый половой орган в зачаточном еще состоянии, на старте эволюции, напомнило мне маленькие раны на моем собственном теле, до сих пор несущие следы приборов и органов управления. Я ощупал вмятину на бедре Габриель, канавку, оставленную ниже правой груди ремнями корсета, красные отметины на внутренней стороне правой руки – зачатки новых гениталий, шаблоны сексуальных возможностей, которым еще предстоит возникнуть в сотне экспериментальных аварий. Незнакомые контуры сиденья прижимались к коже моей руки, пока я двигал ладонь к расселине между ягодиц. В темном салоне автомобиля не было видно лица Габриель, откинувшейся на подголовник. Я приподнял ладонью ее грудь и начал целовать прохладный сосок, источавший сладкий аромат: смесь моих собственных выделений и какого-то приятного лекарственного средства. Я прижал язык к удлинившемуся соску, а потом оставил его в покое, чтобы внимательно изучить грудь. Почему-то я ожидал увидеть съемный латексный протез, который надевается каждое утро вместе с корсетом и ножными распорками; и даже слегка разочаровался, увидев настоящую грудь. Габриель, прижавшись к моему плечу, ощупывала пальцем мою губу изнутри, скользя ногтем по зубам. Я играл с ее лобком, запуская пальцы в редкие волосы промежности. Габриель неподвижно сидела в моих объятьях, едва шевеля губами, и до меня дошло: эта утомленная и хромая молодая женщина поняла, что обычные контактные устройства для полового акта – грудь и член, анус и влагалище, сосок и клитор – не принесут нам возбуждения.

В угасающем вечернем свете авиалайнеры в небе тянулись к посадочным полосам аэропорта. К приятному хирургическому аромату от тела Габриель примешивался запах горчичного ледерина. Хромированные рычаги вздымались в тени, как головы серебристых змей, как фауна из металлического сна. Габриель послюнявила мой правый сосок и машинально гладила его, поддерживая маленький намек на сексуальную связь. Я в ответ гладил ее лобок, задевая вялый клитор. Серебристые органы управления вокруг нас знаменовали вершину технологии и кинестетики. Габриель водила ладонью по моей груди. Ее пальцы добрались до маленьких шрамов под левой ключицей – следов от левой половины приборной панели. Когда она коснулась круглых провалов губами, я в первый раз почувствовал, как шевельнулся член. Габриель высвободила его из брюк и продолжила исследовать другие шрамы на груди и животе, трогая их кончиком языка. Одну за другой она визировала эти подписи, оставленные на моем теле приборной доской и органами управления машины. Габриель принялась гладить мой член, а я, оставив ее лобок, начал ощупывать шрамы на бедрах, находя нежные дорожки, оставленные на ее теле рычагом ручного тормоза автомобиля, в котором она попала в аварию. Правой рукой я поддерживал плечи Габриель, ощущая отпечаток рельефной кожи сиденья – точки соприкосновения полусферической и прямоугольной геометрий. Я изучал шрамы на ее бедрах и руках, ощупывал раны под левой грудью, а она изучала мои, расшифровывая созданные нашими авариями коды сексуальности.

Мой первый оргазм выбросил сперму в глубокую рану на бедре, оросив сморщенную кожу. Набрав сперму в ладонь, Габриель помазала серебристый рычаг сцепления. Мои губы не отрывались от шрама под ее левой грудью, изучая серпообразное углубление. Габриель развернулась на сиденье, чтобы я мог изучить раны на ее правом бедре. Не испытывая ни тени жалости к искалеченной женщине, я ощущал вместе с ней возбуждение от этих абстрактных отверстий, созданных в ее теле частями ее собственного автомобиля. В следующие дни мой оргазм случался в шрамах под грудью и в левой подмышке, в ранах на шее и плече – в половых щелях, созданных осколками лобового стекла и циферблатов приборной доски; мой член объединял ту машину, в которой я попал в аварию, и ту, где Габриель оказалась на волосок от гибели.