class="p1">Время от времени я ловил на себе заинтересованные взгляды прохожих. Приличный с виду джентльмен в дорогом, но грязном пальто куда-то ведет нищего ребенка. Представляю, что за мысли крутились у них в голове!

Мне было все равно. Я хотел только убедиться, что Анна будет в безопасности.

Дом выглядел нежилым. Если бы я случайно забрел в этот район, то решил бы, что дома здесь заброшены и нет ни единой живой души. Но хозяйка жилища, видимо, заметила нас в окно и поспешила выйти навстречу.

Тяжелая рассохшаяся дверь раскрылась со скрипом, и я увидел молодую, когда-то очень красивую женщину, теперь изможденную постоянным сражением за жизнь.

– Анна! – воскликнула она и бросилась к нам.

Упав на колени прямо в грязную лужу, она обхватила Анну и прижала ее к себе.

– Анна, ты нашлась… Я уже не знала, что и думать…

– Сэр помог, – пробормотала Анна. – Проводил.

Я мысленно согласился с желанием Анны опустить подробности про кеб.

– Как я могу отблагодарить вас? – она взглянула на меня. В глазах ее блеснули слезы.

– Прошу, не надо, – я улыбнулся так мягко, как только мог. – Я просто не мог оставить заблудившегося ребенка одного в городе.

Женщина поднялась с колен.

– Меня зовут Эмилия. Мне надо накормить Анну и дать ей лекарство. Вы не откажетесь разделить с нами завтрак?

Она смотрела с такой надеждой – невозможно отказать женщине, готовой отдать последнее за спасение дочери. В контору я уже безнадежно опоздал и решил, что Валентайн вполне переживет без моего общества еще пару часов.

– Мое имя Дориан. Как можно отказаться от столь щедрого предложения?

* * *

Эмилия, как и многие несчастные женщины, растила Анну одна и подвергалась за это осуждению со всех сторон. Даже здесь, в месте, где люди стараются выжить и вынуждены поддерживать друг друга, находились те, кто бросал едкие слова ей в спину и отказывал в помощи.

Положение усугублялось и болезнью Анны.

– У нее не чахотка, нет, это не заразно, вы не бойтесь, пожалуйста, – объясняла Эмилия, разливая чай по симпатичным фарфоровым чашкам. Сервиз неуместно выглядел среди бедняцкой утвари и наводил на мысли, что его существование здесь – тоска по утерянному прошлому.

– Чем она больна? – я перевел взгляд на Анну.

Перед ней стояла миска жидкой овсянки. Эмилия отломила небольшой кусок серого хлеба и положила рядом.

Анна ела неохотно, медленно, но это был не детский каприз – я видел, что она плохо себя чувствует.

Мне тоже досталась миска овсянки и кусок хлеба. Роскошное пиршество по меркам этого места.

– У Анны больные легкие. Она всегда отличалась слабым здоровьем, и эпидемия холеры только чудом не унесла ее жизнь. Зловоние и угольные пары, смог и грязь… Лондон – неподходящий город для хрупкой маленькой девочки.

Я не знал что ответить, поэтому молча кивнул.

Эмилия встала.

– Анна, тебе пора пить лекарство.

– Мама, оно горькое, – тихо возразила Анна.

– Любое лекарство горькое. Но это поможет, доктор Абрамс обещал нам, – Эмилия взяла из обшарпанного серванта склянку с лекарством и отмерила несколько капель в медную ложку.

Анна скривилась, но стоически выдержала испытание. Лекарство оказалось сильное – у нее тут же начали закрываться глаза.

– Мистер Дориан, я уложу ее и вернусь, – смущенно улыбнулась Эмилия, присев в книксене.

Она увела Анну за выцветшую штору. А я рассматривал комнату и все больше убеждался, что Эмилия когда-то была девушкой из приличного общества. Я не хотел ставить ее в неловкое положение и расспрашивать о том, как она здесь оказалась. Комната сама рассказывала об этом. И маленькие привычки вроде книксена или манеры сервировать стол.

Сколько я слышал таких историй…

Девушка, которая связывается не с тем мужчиной. Пустые обещания, обман. И ребенок, как свидетельство позора. У таких девушек либо умирают родители и родственники выставляют их на холод без гроша за душой, либо собственная мать или же отец от них отрекаются. Я невольно вспомнил бедняжку Аниту Лэнсбери.

Все же Лондон безжалостен к женщинам.

Эмилия права – для нее тут не самое подходящее место.

– Спасибо, что подождали. Простите за неудобства, – Эмилия положила руки на передник и снова неглубоко присела. – Нам так тяжело приходится в последнее время, теперь еще и провалы в памяти…

– Провалы?

– Анна… стала иногда что-то делать и потом забывать, что делала это. Несколько раз вот так уже пропадала…

– Когда я встретил Анну, она сказала, что не знает, как оказалась там, – припомнил я.

Эмилия кивнула:

– Вот об этом я и говорю. Эти провалы в памяти страшно меня пугают. Вдруг Анна однажды уйдет так, – ее голос дрогнул, – и не вспомнит дорогу домой.

– А что говорят врачи? – спросил я и тут же отругал себя за глупость. Откуда у Эмилии шанс показать дочь специалистам, каждый прием у которых стоит как весь этот дом?

– К нам приходит доктор Абрамс, по старой дружбе, – она печально покачала головой. – Я очень ему признательна. Но он не всесилен…

Я встретился с ней взглядом. Она была совсем молода, ее лицо еще хранило нежность юности, но глаза… Глаза, темно-карие, глубоко посаженные, выдавали все пережитые ею невзгоды.

Сочувствие, жалость и возмущение несправедливостью мира свернулись комком в горле, мешая дышать.

– Эмилия, – хрипло проговорил я. – Вы позволите мне изредка навещать вас?

– Зачем вы об этом просите? – тихо спросила она.

– Мне кажется… Возможно, что только кажется, но все-таки… Возможно, вам нужен друг.

С минуту мы молча смотрели друг на друга, а потом она впервые за утро улыбнулась. У нее была красивая улыбка – ровные зубы, симпатичные ямочки в уголках рта, – и взгляд сразу становился мягче.

– Друзьями не разбрасываются, Дориан, – мягко сказала она. – Я буду рада видеть вас в любое время.

Вот так, заручившись подтверждением зарождающейся дружбы и доев остывшую овсянку, мы с мисс Эмилией отправились по своим делам. Я – в бюро, а она в булочную по соседству. Она работала в пекарне мистера Перкса, и он – человек щедрой души! – отпускал ее проверять состояние Анны так часто, как это было необходимо.

Бедность открывает истинное лицо человека.

У Эмилии и Анны были здесь друзья, и мое сердце грела мысль, что теперь я – один из них. Я не мог объяснить, почему они так запали в мое сердце, но я уже чувствовал за них ответственность.

* * *

Когда я вошел, Валентайн ждал меня, прислонившись бедром к письменному столу и сложив руки на груди. Выглядел он непривычно сердитым.

– Доброе утро, – поприветствовал я, на ходу скидывая пальто.

Валентайн окинул взглядом перепачканные полы пальто и хмыкнул, вопросительно подняв