– Нет. Я сожалею, но не в силах пролить свет на это дело.

– А как насчет Бостона? В переданных мне списках вы не числитесь. Как вы относитесь к целям этой группы?

– Вы просили разрешения на встречу, чтобы научиться пользоваться сродственной связью, – резко вмешалась Хой Инь. – Вы злоупотребляете гостеприимством, шеф Парфитт.

– Терпение. – Винг-Цит-Чонг, не переставая мягко улыбаться, поднял руку. – Шеф Парфитт должен делать свое дело. Мы поможем ему, насколько это в наших силах, и так почтим память Пенни Маокавиц.

Хой Инь ссутулилась в своем кресле. Для приверженца рационального мышления она была на удивление раздражительной.

– Я не принимал активного участия в действиях группы Бостон, – начал Винг-Цит-Чонг. – Как вы сами видите, шеф Парфитт, я уже не столь крепок, как прежде. Я предпочел посвятить оставшееся время Эдену, Палладе и теперь Арарату. Они еще нуждаются в заботе – в интеллектуальном отношении они пока остаются детьми. Меня, конечно, приглашали стать членом Бостона и не один раз. Я отказался, поскольку не желаю унижаться до положения бессмысленного символа. Бостон проводит свою кампанию в области, которую я называю материальной ареной: кто чем владеет, кто имеет право издавать законы. Я не отрицаю значения экономики и их стремления к национальному самоопределению, но эти вопросы должны рассматриваться в контексте общей реальности. Люди Эдена уже создали и контролируют промышленные мощности на орбите Юпитера. Что есть, то есть. Все остальное – это бухгалтерия, избранная арена соревнований для тех, кто возглавляет движение. ЮКЭК и Бостон – это две армии счетоводов, ведущие войну в правлениях.

– Буря в стакане воды, – сказал я.

Винг-Цит-Чонг негромко рассмеялся.

– Вы интересный человек, шеф Парфитт. Вы видите больше, чем хотите показать. Если в ходе расследования у вас возникнут еще вопросы, не стесняйтесь, обращайтесь ко мне. Теперь у вас для этого достаточно знаний.

– Я так и сделаю. И еще раз благодарю вас.

Мы с Хой Инь поднялись одновременно. Она некоторое время суетилась вокруг Винг-Цит-Чонга, поправляя плед на его коленях и разглаживая шелковый жакет. Я смотрел на озеро. В дальнем его конце виднелся небольшой водопад, над его струей мерцали радуги. Лебеди куда-то спрятались. Когда я обернулся, Хой Инь уже толкала коляску через дверь в дом. Я никак не мог понять эту женщину.

Я проехал полпути к городу, а потом свернул с дороги и остановил джип. Подсознательное действие. Хотя я был в курсе, что этой дорогой никто не пользуется, да и в окружающем парке тоже никто не гуляет. Осознав свой поступок, я озадаченно тряхнул головой. Потом закрыл глаза и поудобнее устроился на сиденье. Я понял, что должен был это сделать в тот самый момент, когда получил известие об убийстве Маокавиц.

– Эден?

– Да, шеф Парфитт?

– Покажи мне свои воспоминания о смерти Пенни Маокавиц.

Это была совокупность воспоминаний, собранных сенситивными клетками вокруг озера Линкольна – с выступов искусственных прибрежных скал, небольших, обрамленных полипом бухточек, обладающих сродственной связью птиц и полевых мышей, даже гладких камней, беспорядочно выступавших из-под почвы. Эден скомпоновал все точки обзора, и я, словно бесплотный призрак, воспарил рядом с совершающей утреннюю прогулку Пенни Маокавиц.

Едва взглянув на нее, я понял: если бы мы и встретились когда-нибудь, вряд ли продолжили бы знакомство. Ее лицо не вызывало симпатии – внутренний гнев Пенни был куда мрачнее демонов Хой Инь. Ее походка, целеустремленные шаги по густой траве, опровергала всякое представление о беззаботной прогулке. Она не наслаждалась видом, а инспектировала его; полевые цветы и сплетенные ветви деревьев не представляли никакой эстетической ценности, это были просто аспекты дизайна, в котором она искала просчеты и недоработки.

Она вышла на берег и продолжала путь по гальке вдоль кромки воды. На лице выступили капельки пота, заблестевшие в серебристом свете осевой трубы. Я чувствовал даже исходящий от нее слабый запах мускуса. Она расстегнула пуговицы длинного жакета, и на лице мелькнула рябь раздражения: пальцы коснулись векторных регуляторов, закрепленных на животе.

В десяти метрах от нее сервитор-шимп пересекал лужайку, под небольшим углом направляясь к озеру. Он нес темную рабочую сумку с садовыми инструментами, покрытую пятнами, давно обтрепавшуюся и потерявшую форму. Пенни Маокавиц не обратила на него ни малейшего внимания.

Я сосредоточился на ее лице. Волосы небрежно причесаны. Губы подергиваются, как у человека, полностью погруженного в свои мысли. Я совершенно отчетливо увидел, как начало хмуриться ее лицо, когда шимп сунул лапу в сумку. Над какой бы проблемой Пенни сейчас ни размышляла, решение ей не давалось. Шимп вытащил револьвер, повернул руку, направив дуло на нее. Во взгляде Пенни вспыхнуло удивление, рот начал открываться. Мониторинговые подпрограммы Эдена под ее ногами зарегистрировали предмет в лапе сервитора. Немедленно началась процедура распознавания. Всплеск тревоги Пенни попал в нейронный слой. И тотчас пропал, когда шимп нажал на курок.

Из разбитого черепа брызнула кровь и мозговая ткань.

Отчаянная команда Эдена блокировала все нервные импульсы сервитора, и шимп замер. Но даже биотопу не удалось предотвратить стук его зубов, вызванный ужасом. В примитивном мозгу пронесся вихрь последних эмоций: страх, сожаление, паника овладели тем, что осталось от животного существа.

– Если бы я обладал более развитым инстинктом, я бы намного быстрее овладел контролем над сервитором, – горестно произнес Эден. – А я слишком много времени потратил на идентификацию оружия. Пенни Маокавиц могла бы сегодня жить.

– Самоистязание ничему не поможет, – сказал я. Господи, я становлюсь нянькой для биотопа. Но его мысли напоминали речи проницательного ребенка. Я не мог допустить ни злости, ни даже сарказма. – Происшествие тебя чему-то научило. Это большее, на что может надеяться разумное существо.

– Вы говорите совсем как Винг-Цит-Чонг.

– Следовательно, я прав.

– Инстинкт трудно мне дается. Большая часть моих мысленных процессов подчинена логике и точным расчетам.

– Осознание того, что мир не отличается ни добротой, ни порядком, неотъемлемая часть взросления. Болезненная, но необходимая.

– Хотелось бы, чтобы было иначе.

– Поверь, мы бы все этого хотели. Как случилось, что твои воспоминания настолько ограничены во времени? Несчастье произошло больше тридцати часов назад.

– У меня имеется два уровня памяти. Первый – это кратковременная память, хранящая все впечатления, собранные моими сенсорными клетками