Мир вокруг неё был таким же, каким она его запомнила, — ослепительно светлым. И свет с радужными переливами пока был единственным, что она видела. Из-за этого вернулась боль, слабая, едва ощутимая, и это, как ни странно, заставило её улыбнуться. То, что она снова начала чувствовать боль, делало её действительно живой, а не просто существующей.

Привыкнув к той лёгкой боли, она пошла вперёд. Постепенно погружалась в эту светлую купель, и лучи грели её, медленно заживляя те раны и шрамы, что оставались после соединения частиц, пылинок, пепелинок, в которые она превратилась. Свет приносил удовольствие, однако она вдруг вспомнила, что эта стихия ей чужеродна. Что её всегда, с самого рождения, влекло к тьме. Что тьма была её покровительницей, наставницей и источником сил. И потому, когда свет в её глазах начал гаснуть, она лишь улыбнулась и не стала задерживаться, оставляя позади то светлое место, что стало для неё новым материнским лоном и ознаменовало её новую жизнь.

* * *

Тучи затянули небо над Резерфордом — стоило запрокинуть голову, и начинало казаться, что в небесах образовалась чёрная воронка, где иногда мелькали молнии и куда тебя легко могло засосать по воле высших сил.

Джон весь день не покидал замка — не потому, что боялся оказаться в этой воронке. Просто не хотелось попасть под мелкий накрапывающий дождь, грозящий перерасти в ливень, да и дел накопилось по горло. Так что ему было не до прогулок.

К тому же из головы не выходил вчерашний сон — за год ему вообще ничего не снилось, а тут… Осязаемая, плотная темнота, сестра в кровавом платье и смутное пророчество… Никак не удавалось выкинуть это всё из головы. Но и думать об этом тоже было, мягко говоря, неприятно: слова Анны вселяли в душу слабую надежду на то, что никогда не произойдёт. По крайней мере, в этой жизни.

А эта жизнь для Джона не была наполнена чем-либо, кроме будничной суеты, кроме однообразных дел и до боли надоевших мыслей, прогнать которые у него не было сил. Он пытался не вспоминать то, что произошло с ним год назад, но волна этих воспоминаний была слишком сильной, она захлёстывала его с головой и мешала удержаться на ногах — иногда даже в прямом смысле. Джон знал, что здоровье его подкосилось из-за нервного истощения и алкоголя, поэтому старался больше не пить вообще, а вот с истощением он ничего сделать не мог. Ему казалось, что он не способен больше чувствовать ничего, кроме всепоглощающей тоски. Редкая вещь могла вызвать у него улыбку, а уж смех… Джон помнил, что раньше имел привычку смеяться в лицо опасности, но теперь всё было иначе.

Теперь, если бы в его глаза заглянула старая ведьма с косой, он бы, скорее всего, смог выдавить из себя лишь усталую ухмылку.

Но смерть и не думала приходить за ним. Жизнь Джона, казалось, вернулась в прежнее русло и стала почти такой же, какой была до войны с Амфиклией. Да, без Анны, её звонкого смеха и громкого, иногда прямо-таки командирского голоса в замке было пусто, несмотря на присутствие прислуги, гвардии, нередких гостей и просителей. А ещё Джон постоянно думал о том, как изменился бы Резерфорд, если бы в нём вопреки всему поселилась Элет. Наверняка комнаты бы оказались пропитаны запахом различных диких трав: полыни, мяты, розмарина, — а ещё ладаном, теплом и волшебством. Хотя Джон прекрасно понимал, что ни при каких обстоятельствах не смог бы сделать эту бедную девушку своей женой и в его замке она бы вряд ли смогла остаться.

Как бы то ни было, жизнь его продолжалась, будучи довольно тоскливой и размеренной, как раньше. Однако сильно скучать всё же не приходилось: каждый день находились дела, заботы и вещи, требующие его вмешательства.

Как и в тот злополучный вечер.

К нему заглянул Уолтер Таннер, управляющий — немолодой мужчина низкого роста, с брюшком и лысиной, зато очень ответственный, предельно вежливый и исполнительный, хоть и не шибко грамотный. Однако отсутствие образования он полностью компенсировал своей преданностью и умением разбираться как хозяйственных делах замка, так и в людях.

— Сэр, там к вам девка какая-то, — растерянным тоном сообщил Таннер.

— Какая ещё девка? — Джон оторвался от пергамента и насторожился. Если это была одна из тех девушек, с кем ему доводилось делить постель во время своего «изгнания», и она принесла в подоле ребёнка…

Он прошёл вслед за управляющим вниз, по винтовым лестницам, тёмным коридорам, небольшим залам — к главному входу в замок. Тучи над ним между тем стали ещё более мрачными, более плотными, густыми и зловещими. Дождь усиливался, капли, уже довольно крупные, ощутимо больно били по лицу, и волосы Джона успели намокнуть буквально за пару минут.

Посреди внутреннего двора замка он увидел ту самую девушку. Она была закутана в грубый чёрный плащ, который, впрочем, вряд ли спасал её от дождя; из-под капюшона этого плаща выглядывали довольно длинные мокрые локоны цвета воронова крыла. Гостья опустила голову, и лица её Джон не видел, но, когда он приблизился к ней, капюшон вдруг упал с её головы, девушка резко взглянула на него — и это заставило его отпрянуть.

Перед ним стояла Жанетта.

* * *

Джон не знал, каким чудом ей удалось убедить его пустить её внутрь. Однако дождь хлестал с каждой минутой всё сильнее, а когда вдалеке разразился гром и в небе вспыхнула ослепительно яркая молния, он подумал, что это для его же блага. И, наверное, безопасности.

Ведьма не отставала от Джона ни на шаг, и это было ожидаемо: он, не тратя времени, сам схватил её за предплечье и потащил вслед за собой, а она, в общем-то, не сопротивлялась. И всю дорогу она безудержно тараторила умоляющим голосом, пытаясь уверить Джона в том, что она — вовсе не Жанетта.

— Пожалуйста, выслушай… те меня, — едва не плакала гостья (он уже понятия не имел, как её называть — Жанеттой или как-то ещё), — я всё объясню, просто выслушайте! Я — не она!

— А кто? Её потерянная сестра-близнец? — зло ухмыльнулся Джон, буквально вталкивая её в свой кабинет и тут же быстро запирая дверь; растерянный, испуганный Таннер остался в коридоре, не успев и слова сказать.

Когда Джон запер дверь на засов, девушка задрожала — и явно не от холода, а от страха, что было очень не похоже на проклятую