(12) Но кто-то уже, граждане афинские, – конечно, не из числа вас, не из народа, а из людей, готовых лопнуть от досады, если это сбудется, – уже говорил, заявляя что-то в таком роде: «Какая вам польза от речей Демосфена? Выступит он, когда ему вздумается, прокричит вам все уши своими речами, разбранит теперешние порядки, превознесет похвалами предков и, подняв ваш дух и преисполнив гордостью, сойдет с трибуны». (13) Но что касается меня, то будь я действительно в силах склонить вас на какое-нибудь из моих предложений, я принес бы, мне кажется, столько пользы нашему государству, что многие не поверили бы мне, если бы все это я попробовал сейчас подсчитать, и сочли бы это прямо невыполнимым. Впрочем, я вижу немалую заслугу с моей стороны уже и в том, если приучаю вас слушать наилучшие советы. Действительно, кто хочет, граждане афинские, сделать что-нибудь хорошее для нашего государства, тот должен прежде всего исцелить ваши уши: они совсем испорчены – так много лживого и всякого, что угодно, только не наилучшего, привыкли вы слушать. (14) Вот, например (пусть только никто не прерывает меня криками, пока я не выскажу всего!), вскрыли недавно какие-то люди описфодом7. Так все ораторы стали говорить, что демократия низвергнута, что законов более нет, и тому подобное. Но, граждане афинские, – смотрите, правильно ли я говорю, – виновные в этом, конечно, заслуживали за свое преступление смертной казни, но демократия низвергается не этими делами. В другой раз кто-то украл весла8. «Бичевать, пытать! – стали кричать все ораторы, – демократия низвергается!» – А я как думаю? Да, конечно, похититель за свое преступление заслуживает смертной казни – в этом я согласен с ними9, но демократия низвергается не этими делами. (15) А ка́к она низвергается, этого никто не говорит и не осмеливается сказать. Ну, так я вам скажу. – Тогда, когда вы, граждане афинские, – и вас много, – из-за плохого руководства оказываетесь без средств, без оружия, без надлежащего распределения и без единомыслия между собой, когда ни военачальник, ни кто-либо другой не считается с вашими псефисмами и когда никто не хочет об этом заявлять, не старается поправить дело и никаких мер не предпринимает, чтобы прекратить это, – а это как раз теперь постоянно и бывает. (16) И к тому же, клянусь Зевсом, граждане афинские, к вам нахлынули еще и другие речи – лживые и весьма вредные для государственного порядка, вроде того, что «в судах для вас спасение!» и что «голосованием вы должны охранять государственный строй!»10 Но я лично знаю, что, хотя эти суды действительно определяют у вас правовые взаимоотношения между людьми, однако врагов надо побеждать оружием, и именно им обеспечивается спасение государства. (17) Ведь вовсе не голосование11 обеспечивает победу воинам, стоящим под оружием, а наоборот, воины, которые с оружием в руках будут побеждать врагов, доставят вам возможность и безопасность подавать голоса и вообще делать все, что вам будет угодно: да, с оружием в руках надо быть страшными, а в судах надо быть человечными!

(18) Если кому-нибудь представляется, что я говорю речи, которые обещают больше, чем от меня зависит, то в этом самом есть доля справедливости. Действительно, всякая речь, коль скоро она будет говориться о таком государстве и о подобных вопросах, всегда должна казаться выше способностей отдельного оратора, – она должна близко соответствовать вашему достоинству, а не достоинству говорящего. А почему никто из ораторов, пользующихся у вас уважением, не говорит этого, причины этого я постараюсь вам объяснить. (19) Люди, добивающиеся избрания на государственные должности и желающие занять такой пост12, обращаются ко всем, как рабы того расположения, которого ищут при голосовании, так как каждый из них хлопочет только быть как бы посвященным в стратеги, а вовсе не о том, чтобы совершить дело, достойное мужа. Если же кто-нибудь и обладает достаточными способностями, чтобы взяться за какое-нибудь дело, то он понимает, что при теперешнем положении он может, опираясь на славу и имя нашего государства, и при отсутствии достаточно сильных противников манить вас надеждами, не давая ничего другого, и, таким образом, сам наследовать ваше достояние, как это и бывает на самом деле; но помимо этого, он знает и то, что если все дела вы будете исполнять своими собственными силами, тогда ему придется разделять как труды, так и проистекающие из них выгоды наравне с остальными13. (20) Между тем политические деятели, всецело посвятившие себя этим делам, предоставили вам думать о наилучшем устройстве, а сами примкнули к этим людям. И, если прежде вы делали взносы по симмориям, то теперь ведете общественные дела по симмориям. Оратор является предводителем14, и полководец у него в подчинении, и еще триста человек, готовых кричать ему в лад, вы же, все остальные, распределены кто к одним, кто к другим. В итоге всего этого получается у вас, что такому-то воздвигнута бронзовая статуя, такой-то разбогател, – один или двое; они стоят выше всего государства, а вы, все остальные, сидите, как свидетели благополучия этих людей, и ради своей повседневной беспечности уступаете им многообразные и огромные богатства, имеющиеся у вас.

(21) Между тем, посмотрите, как дело обстояло при предках ваших. Да15, не с чужих людей можно вам брать примеры, а со своих собственных, чтобы знать, как вам следует поступать. Они16 не ставили, клянусь Зевсом, бронзовых изображений ни Фемистокла, начальствовавшего в морской битве при Саламине, ни Мильтиада, предводительствовавшего при Марафоне, ни многих других, оказавших услуги не такие, как теперешние военачальники, но чествовали их как людей, ничуть не лучших, чем они сами. (22) Именно, они ни одного из деяний, граждане афинские, совершенных тогда, не отнимали у себя, и нет никого, кто бы назвал морское сражение при Саламине делом Фемистокла, но называли это делом афинян, и битву при Марафоне не делом Мильтиада, а делом нашего государства. Теперь же многие так именно и говорят, будто Керкиру взял Тимофей17, мору спартанцев перебил Ификрат18 и в морском сражении при Наксосе одержал победу Хабрий19. Да, вы сами как будто отказываетесь от этих деяний, воздавая за них чрезмерные почести каждому из этих лиц. (23) Итак, они воздавали почести своим согражданам так прекрасно, а вы так неумеренно. А как иностранцам? Фарсальцу Менону, давшему двенадцать талантов серебром на войну у Эиона близ Амфиполя20 и приславшему на помощь отряд из двухсот всадников, своих собственных пенестов21, они не постановили дать гражданские права, а даровали только освобождение от повинностей22. (24) Да и прежде этого Пердикку, который, будучи царем Македонии во времена нашествия варваров23, уничтожил части варваров, отступавшие из-под Платей после понесенного ими там поражения, и довершил этим их гибель, не постановили дать гражданские права, а даровали только освобождение от повинностей, потому, вероятно, что считали свое отечество великим, славным и почтенным и стоящим выше какой бы то ни было оказываемой ему услуги. А теперь вы, граждане афинские, делаете своими гражданами негодных людей из домашних рабов, первых бездельников, и получаете за это плату, как и за всякий другой товар. (25) А к такому образу действий вы пришли не потому, чтобы по природе были хуже своих предков, но потому, что они имели основание гордиться собой, вы же, граждане афинские, такую возможность утратили. Но никогда24 нельзя, я думаю, если занимаетесь мелкими и ничтожными делами, приобрести великий и юношеский смелый образ мыслей, равно, как и, наоборот, если занимаетесь блестящими и прекрасными делами, нельзя иметь ничтожного и низменного образа мыслей: каковы ведь у людей привычки, таков же необходимо бывает у них и образ мыслей.