(41) Однако чтобы не утомлять вас, граждане афинские, слишком длинной речью, я сейчас уйду, указав только главные черты своего предложения. Готовиться надо против явных врагов – вот что я предлагаю; обороняться же и против царя, и против всех, кто только сделает попытку нанести вам обиду, надо, по-моему, с помощью все одних и тех же сил, но самим не быть зачинщиками в несправедливости ни словом, ни делом. Надо стараться, чтобы не только речи на трибуне, но и дела наши были достойны предков. И если вы будете так поступать, вы сделаете полезное не только для самих себя, но и для тех людей, которые стараются убедить вас в противном, так как вам не придется на них гневаться потом, совершив ошибку теперь.

Так называемую Союзническую войну начали против афинян хиосцы, родосцы и византийцы, бывшие прежде в подчинении у них, а в это время заключившие между собой союз против афинян. Родосцы, находясь в соседстве с Карией, воображали, что находятся в дружественных отношениях с правителем ее Мавсолом. Однако он, добившись мало-помалу доверия с их стороны, подстроил заговор против народа и, низвергнув у родосцев демократию, отдал государство в рабство немногим особенно богатым. Так вот Демосфен и советует не допускать этого, но подать помощь народу родосцев; он указывает при этом, что для афинян выгодно существование в городах демократического строя. «А если родосцы, – говорит он, – и виноваты перед нами, то все-таки честь наша и обычай требуют обеспечивать свободу даже таким из греков, которые причинили нам какую-нибудь неприятность, и не помнить обид за теми, кто делал что-нибудь против нашего государства».

(1) Я думаю, граждане афинские, что, раз мы обсуждаем такие важные вопросы, надо предоставлять свободу высказываться всякому, кто выступает со своим советом. Я лично никогда не видел трудности в том, чтобы объяснить вам, какие меры будут наилучшими (вообще говоря, все вы, мне кажется, понимаете это), но трудность я вижу в том, чтобы убедить вас их выполнять. Ведь когда вопрос решен и принят голосованием, тогда он еще так же далек от осуществления, как и до принятия решения. (2) Напротив, одним из таких обстоятельств, за которые, как я полагаю, вы должны благодарить богов, является то, что те самые люди, которые недавно по своей самонадеянности вели с вами войну, теперь в вас одних видят надежду на свое спасение. Сто́ит порадоваться представившемуся случаю: он дает вам возможность, если вы примете надлежащее решение на этот счет, все нарекания на наше государство, распространяемые его клеветниками, опровергнуть на деле и с доброй славой. (3) Именно, нас обвиняли хиосцы, византийцы и родосцы в злых умыслах против них и под этим предлогом затеяли против нас совместно эту последнюю войну1. Но сейчас выяснится, что тот, кто во всем этом был зачинщиком и кто убедил это сделать, Мавсол, выдававший себя за друга родосцев, на самом деле отнял у них свободу, а те, которые объявили себя союзниками, – хиосцы и византийцы, не помогли им в несчастьях; зато вы, которых они боялись, одни на всем свете будете виновниками их спасения. (4) Если для всех это станет очевидным, вы достигнете того, что народное большинство во всех государствах будет считать условием своего спасения быть в дружбе с вами. А для вас не может быть никакого блага выше того, как снискать добровольное и вполне искреннее расположение со стороны всех людей.

(5) Но я удивляюсь, что те же самые люди, которые в вопросе об египтянах убеждали наше государство действовать против царя, в вопросе о родосской демократии выражают боязнь перед ним. Между тем одни, как все это знают, – греки, другие же – подданные его державы. (6) Некоторые из вас, я думаю, помнят, что, когда вы обсуждали вопрос об отношениях к царю, я выступил и первый дал этот совет – и, кажется, даже я единственный или, может быть, с кем-нибудь вдвоем – высказал этот взгляд, именно, что, по-моему, с вашей стороны было бы благоразумно не выставлять в качестве предлога для военных приготовлений вражду к нему, но, подготовляясь против наличных врагов, в то же время принимать меры для обороны и против него, если бы он начал наносить вам обиды2. И если я тогда высказал такую мысль, то и вам не казались мои слова неправильными; но вы и сами их также одобряли. (7) Таким образом моя сегодняшняя речь продолжает ту мысль, которая была высказана тогда. Действительно, что касается меня, то, если бы я находился при дворце царя и он взял меня в советники, я посоветовал бы ему то же самое, что и вам – за свои собственные владения вести войну в случае сопротивления со стороны кого-нибудь из греков, а на те области, на которые у него нет никаких прав, совершенно не предъявлять притязаний. (8) Значит, если вы, граждане афинские, вообще решили уступать все области, которыми завладеет царь, сумев опередить или обмануть некоторых людей в городах, то ваше решение неудачно, как я лично думаю. Если же за свои права вы считаете нужным и воевать в случае надобности, и переносить какие бы то ни было невзгоды, тогда, во-первых, у вас будет настолько же меньше необходимости в этом, насколько тверже будет ваше решение на этот счет; а во-вторых, вы покажете, что вы держитесь правильного взгляда на дело.

(9) А нового ничего нет ни в том, что я сейчас говорю, предлагая освободить родосцев, ни в том, что вы сделаете, если послушаете меня; на этот счет я напомню вам кое-что из того, что уже делалось раньше и оказалось полезным. Вы, граждане афинские, однажды послали Тимофея3 на помощь к Ариобарзану4, сделав в своей псефисме5 оговорку: «с тем условием, чтобы он не нарушал мирного договора с царем6». Но когда Тимофей увидел, что Ариобарзан явно отложился от царя, а Самос занят отрядами Кипрофемида, которого назначил царский управитель Тигран, Ариобарзану он прекратил помощь, а остров обложил осадой и, подав помощь, освободил7. (10) И вот у вас до сего дня не было никакой войны из-за этого. Ведь конечно, не одинаково будет воевать человек, – ведется ли война с целями захвата или в защиту своих владений, но когда у людей отнимают достояние, в защиту его все воюют до последних сил; когда же война идет в целях захвата, относятся уже иначе – проявляют настойчивость, пока противник уступает, но когда встретят отпор, не бывают нисколько в обиде на тех, кто окажет сопротивление.

(11) А мне кажется, что теперь, если бы наше государство вмешалось в эти дела, Артемисия8 даже не оказала бы никакого сопротивления таким действиям. Относительно этого выслушайте короткое объяснение и судите на основании его, правильны ли мои расчеты или нет. Я лично думаю, что, если бы у царя в Египте все шло так, как он хотел9, тогда Артемисия особенно постаралась бы подчинить Родос его власти – не из расположения к царю, но просто из желания, оказав ему важную услугу во время его пребывания поблизости от нее, снискать через это наиболее милостивое отношение к себе. (12) Но раз дела идут у него так, как рассказывает молва, и раз он потерпел неудачу в своих замыслах, она понимает, что этот остров, как это и есть на самом деле, ни для какой другой цели не может быть нужен царю в настоящее время, как только в качестве оплота против ее собственной власти на случай каких-нибудь враждебных действий с ее стороны. Поэтому мне кажется, она скорее согласится на то, чтобы вы владели им, хотя и не уступит его вам открыто, чем пожелает, чтобы царь завладел им. Напротив, я думаю, она и помогать ему не станет, а если и будет это делать, то кое-как и плохо. (13) Также и насчет царя, – сказать наверное, что он предпримет, этого, клянусь Зевсом, я не берусь, но что для нашего государства важно выяснить теперь же, будет ли он делать попытки подчинить себе государство родосцев или не будет, это я могу утверждать решительно. Дело в том, что не о родосцах только нужно нам думать, если их он не станет подчинять себе, но и о нас самих, и обо всех вообще греках.