– Да, о правде. Похоже, твои родители считают, что тебе непросто дается честность. Ты чувствуешь, что правда делает тебя слишком уязвимой? Она вызывает у тебя иррациональный страх?

– Нет, – отрезала Вайолет. Она любила правду. Она жаждала правды. Раз уж на то пошло, именно ее привычка говорить членам семьи неприятную правду и принесла ей столько проблем.

– Тогда давай поговорим о лжи. Что ты чувствуешь, когда лжешь? Ты когда-нибудь чувствуешь, что хочешь перестать лгать, но не можешь?

– Я не лгу! Так вот что сказали вам мои родители? Что я какая-то патологическая лгунья?

– Клинический термин – псевдология.

– Это моя мама постоянно лжет!

– Похоже, ты проецируешь, – сказала Сара-певт. – Вместо того чтобы замечать плохое в себе, ты видишь его в других. Это защитный механизм. Он позволяет людям продолжать верить, что они идеальны.

Ее кресло слегка скрипнуло, когда она откинулась на спинку.

– Это так, Вайолет? Ты считаешь себя идеальной?

– Конечно, нет! И это моя мама проецирует. Называет меня сумасшедшей, когда она сама больная…

– Верно. Отправив тебя сюда, твоя мать сделала тебя, как мы это называем, «идентифицированным пациентом». Возможно, в вашей семье ты проявляешь наиболее яркие симптомы, даже если у других ее членов тоже есть проблемы с психическим здоровьем.

– Тогда почему я здесь, а мои родители нет? – Это был такой плаксивый подростковый вопрос в духе «так нечестно!», что Вайолет возненавидела себя за то, что задала его.

– Ты здесь, Вайолет, потому что совершила насильственные действия. Я не смогу помочь тебе, и я определенно не смогу выпустить тебя, пока мы не доберемся до сути твоей лжи, твоих приступов жестокости и того, как ты поранила своего брата.

– Вы не собираетесь выпускать меня? – Вайолет испытывала странную смесь разочарования и облегчения. Ей хотелось вернуться к Имоджин и друзьям с фермы, но у нее все еще не был готов план побега. Она хотела получить ответ от Роуз, и ей необходимо было выяснить, что же произошло в ту ночь, когда пострадал Уилл.

– Я не могу. У меня есть отчет, что ты склонна к побегу. Ты пыталась сбежать во время вчерашнего собрания?

– Я вышла на пять минут. Да, я не спросила разрешения. Но мне нужно было на воздух. В вашем отчете не говорится, что мой отец был на собрании почетным гостем?

Вайолет наблюдала, как смысл ее слов медленно отражается на лице психолога.

– Твой отец выступал на собрании?

– Спросите его самого. Он придет сегодня в приемные часы.

Между ними с отцом определенно состоялся самый неловкий обмен репликами, в котором участвовала Вайолет. Что было еще хуже, он произошел на глазах у небольшой аудитории почтительно настроенных наркоманов, хваливших Дугласа за его «эмоциональную честность». Совершенно в духе их семьи оба сделали вид, хотя и неуклюже, что все в порядке. Дуглас притворился, будто пригласил ее, и Вайолет ни словом не обмолвилась о его недавнем срыве.

Сара-певт сняла очки и протерла стекла тканью мягкой, дорогой на вид блузки, которую носила под белым халатом.

– Мне бы очень хотелось увидеть твоего отца, пока он будет здесь. Я предупрежу регистратуру, чтобы они отправили его ко мне до того, как вы встретитесь. Ты знала до вчерашнего дня, что он лечится от алкоголизма?

– Я знала, что он вечно бормочет себе под нос, как алкаши у пивнушки. Это было сложно не заметить. Но я не знала, что он бросает пить. Он сам сказал, что был в отключке в тот вечер, когда привез меня сюда! Как могло случиться, что никто этого не заметил?

– Ты сама этого не заметила.

– Я была накачана наркотиками под завязку!

– Вот именно. В твоей семье есть склонность к зависимости. С одной стороны, такое больно принять. С другой стороны, это возможность наладить связь. У вас с отцом есть нечто общее.

Вайолет яростно замотала головой.

– Мой папа был слишком пьян, чтобы заступиться за меня и сказать, что я не трогала брата. Вот что больно принять.

– Послушай, Вайолет. Если ты думаешь, что кто-то заманил тебя в ловушку, – это и есть настоящая ловушка. Никто не заставлял тебя принимать наркотики. Никто не заставлял тебя хвататься за нож. Мне кажется, сейчас нам нужно сосредоточиться на тебе. Не на твоей матери, не на твоем отце. Я хочу, чтобы ты сделала глубокий вдох и сфокусировалась на тех вещах, которые ты можешь изменить. – Психолог взглянула на часы. – Прости, что обрываю сессию так резко. Уже пора.

Сара-певт была права. Действительно, уже пора. Вайолет пора было взяться за работу и составить себе план на ближайшие два года.

Приют для бездомных. Ячейка на складе. Работа в «Макдоналдсе». Что угодно. Она сбежит от жестокости своей матери, чего бы для этого ни потребовалось. Пора было перестать паниковать и начать действовать.

Уильям Херст

После того как Трина и мистер Флорес ушли, Уилл сел за фортепьяно, размышляя, как, черт возьми, он будет играть «Арктические ночи» Гилберта де Бенедетти одной рукой.

– Настоящий музыкант – это человек, создающий подлинную и оригинальную музыку с каждым выступлением. – Джозефина полулежала на обитой шелком тахте, которую Уилл всегда представлял водруженной на плечи толпы полуобнаженных слуг.

Колготки Джозефины зашуршали, когда она потерла ступни друг о друга.

– Настоящий музыкант играет в любых условиях, – продолжала она. – Он играет вопреки шуму в ушах и артриту. Если бы ты не использовал в качестве отговорки свою руку, ты бы ссылался на аутизм или эпилепсию. Перестань искать себе оправдания, малыш. – Тон был шутливым, но в нем ощущалась жесткость.

– Ты злишься? – После того как Трина и Флорес ушли, какое-то время Джозефина просто стояла у плиты, словно в трансе, молча прижимая ладони к холодным конфоркам. Очнувшись, она сразу отправилась за нотами. Она буквально усадила Уилла за фортепьяно, словно ему было гораздо меньше двенадцати.

– Играй, я сказала. Если ты заставишь меня попросить еще раз, ты пожалеешь.

Уилл старался играть одной левой рукой, но это был просто меланхоличный набор нот – совсем не то без громких, неистовых трелей правой руки. Улыбка Джозефины была колючей.

– Что-то я не помню, чтобы просила половину произведения. Это как заказывать бургер и получить одну булочку. Мне нужна вырезка.

Но как? Должен был быть способ сыграть пьесу с забинтованной рукой. Уилл был уверен в этом – иначе мама не стала бы этого требовать. В ушах звенело. Он был в прострации, его пошатывало на скамейке. Уилл попытался играть левой рукой партию правой руки. Он дошел лишь до середины пьесы, и она стала еще более порывистой, чем в начале. Агонофет, существительное. Неподкупный, беспристрастный судья.

– Достаточно, – сказала, наконец, Джозефина. – Для меня очевидно, что ты не практиковался. Вставай.