три недели после встречи в Амьене он был перевезен в Лондон для очередного раунда переговоров с английским Советом. Для участия в них из Франции прибыли канцлер и несколько его главных офицеров. Но эти переговоры оказались не более плодотворными, чем предыдущие[112].

Даже герцоги Бретонский и Бургундский так и не смогли полностью выполнить свои обязательства, взятые в Амьене. Им нужна была страховка на случай краха английского дела. Поэтому они заключили между собой секретный протокол, в котором рассматривали возможность заключения соглашения с Буржским королевством[113]. В итоге после конференции в Амьене Иоанн V, как и раньше, остался в стороне от войны. Учитывая его многолетний опыт двуличия, Бедфорд вряд ли мог быть удивлен. Но Филипп Бургундский стал еще большим разочарованием. Филипп заботился о своей репутации в обществе, которая в значительной степени была связана с клятвами, данными им в Труа в 1420 г. и в Амьене в 1423 г. Брак Бедфорда с его сестрой создал более личную, но прочную связь между двумя мужчинами. Однако некоторые из ближайших советников Филиппа всегда относились к его союзу с англичанами более расчетливо. Проницательный канцлер Бургундии Николя Ролен поддержал союз в 1419 году за неимением лучшего варианта, но никогда не был убежденным англофилом и проводил политику постепенного отхода от фактического ведения военных действий.

На поверхности лежали и другие проблемы. В XIV веке экономики Англии и Нидерландов в значительной степени дополняли друг друга. Англия была источником сырья, а Нидерланды — крупным промышленным центром. Но с развитием английской суконной промышленности они превратились во все более жестоких конкурентов. На этом фоне тесный политический и военный союз стал неудобным. Этот союз приветствовался большей частью английского политического сообщества, но он никогда не был популярен среди широких слоев населения. Для английских горожан позднего Средневековья архетипичными подданными герцога Бургундского были не рыцари-паладины двора Филиппа и не утонченные дипломаты, с которыми привык иметь дело Бедфорд, а фламандские купцы, которые ассоциировались у англичан со шпионажем и коммерческими спекуляциями. Хамфри, герцог Глостер, чьи основные сторонники находились в Лондоне и торговых городах, всегда был готов использовать это соперничество в своих целях.

На протяжении большей части 1420-х годов выходки Глостера были самым серьезным препятствием для нормального функционирования англо-бургундского союза. Хамфри женился на Жаклин Баварской в конце января 1423 г., через четыре месяца после объявления об их помолвке. Вскоре после этого он принял титул графа Эно, Голландии и Зеландии. "Заключив этот брак, — заявил он, — я получил власть не только над дамой, но и над всеми ее землями". Такова была юридическая ортодоксия. Но все зависело от действительности брака, которая находилась в исключительной юрисдикции Церкви. В настоящее время этот вопрос находится на рассмотрении папской курии — трибунала, чьи неторопливые и неспешные процедуры вызывали глубокое разочарование у всех сторон. Тем временем соперники Жаклин имели преимущество так как фактически владели ее землями. Ее дядя Иоанн Баварский контролировал Голландию и Зеландию, а ее, так сказать, бывший муж Иоанн Брабантский — большую часть Эно. Хамфри дал понять, что не намерен ждать решения Папы Римского и подстрекаемый Жаклин, хотел немедленно завладеть Эно[114].

Эти претензии брата поставили герцога Бедфорда в безвыходное положение. Он не мог открыто бросить вызов своему брату, так как ланкастерская монархия была семейным партнерством и, скорее всего, оставалась таковой, пока Генрих VI был несовершеннолетним. Как бы ни было неприятно, амбиции Глостера нельзя было игнорировать. Вместо этого Бедфорд тянул время, надеясь, что вопрос о законности брака будет решен Папой до того, как Хамфри перейдет к крайностям. Этот вопрос наверняка обсуждался с Филиппом Добрым в Амьене, так как вскоре после встречи на высшем уровне Филипп созвал ряд конференций в Брюгге в попытке заключить временное соглашение о правлении в Эно в ожидании решения Папы. Когда это не удалось, была предпринята попытка решить вопрос арбитражным путем. Филипп уговорил Иоанна Брабантского передать вопрос на совместное рассмотрение его и Бедфорда. Он заверил Иоанна, что ничего не будет решено в ущерб его интересам. Глостера, естественно, было труднее убедить, особенно когда заверения Филиппа, данные Иоанну Брабантскому, стали достоянием гласности. Хамфри отказался сотрудничать. Для Филиппа эта ситуация была неприемлемой, так как претензии Хамфри били в самое сердце его династических амбиций в Нидерландах[115].

Претензии герцога Глостера и Жаклин Баварской стали неожиданным осложнением, но даже без них ход англо-бургундских отношений никогда не был гладким. Были и другие источники напряженности. Война дорого обошлась Филиппу, который нес основное бремя боевых действий в Пикардии и на южных границах Бургундии. Ущерб от войны значительно сократил его доходы. В основном ущерб наносился армиями Дофина, но часть его приходилась на гарнизоны, находившиеся под английским командованием. В 1425 г. чиновники Филиппа Доброго подготовили два отчета объемом более пятидесяти страниц о бесчинствах гарнизонов графа Солсбери в районах южной Шампани, граничащих с Бургундским герцогством. Говорят, что один отряд на вызов чиновников герцога ответил, что "когда во Франции у них закончится еда, они могут свободно войти в герцогство, поскольку регент — более великий принц, чем ваш господин Бургундский". Другие раздражители не были связаны с войной, но возникали из-за тех проблем, которые всегда осложняли отношения французской короны с ее самыми могущественными вассалами: вопросы королевской юрисдикции, военных обязательств, территории и т. д. Королевские судьи и чиновники в Париже так же упорно защищали права французской короны при регентстве Бедфорда, как и при королях Валуа. Парижский Парламент с особой неохотой уступал права, которые герцог Бургундский отстаивал на территории, которой он фактически управлял, но которая никогда не была ему официально или безусловно предоставлена[116].

Альянс с Бургундией всегда мог расстроиться, когда шок от убийства Иоанна Бесстрашного отойдет в прошлое. Как и его отец и дед, Филипп Добрый был амбициозным политиком международного масштаба. Как и они, он считал себя французом. Он "жил и умер… полностью французом, по крови, по характеру и по желанию", — писал его официальный историограф. Но его положение во Франции отличалось от положения его предшественников, которые были прежде всего французскими политиками. Филипп Смелый, первый герцог из династии Валуа, основал государство, используя свое положение в центре французской монархии для расхищения ее государственных доходов и использования ее военной и дипломатической мощи в своих интересах. Иоанн Бесстрашный посвятил все свое 15-летнее правление борьбе за контроль над правительством Франции и сохранение положения, созданного его отцом. Оба они были обязаны своими успехами продолжительной болезни и недееспособности Карла VI. Но после смерти Карла VI Франция уже никогда не могла играть главной роли в интересах Филиппа. Власть находилась в более умелых и решительных руках, и герцог никогда не смог бы распоряжаться доходами и властью короны