– Да? – механическим голосом произносит она.

– Маша, ты где там пропала? Мобильный не берешь. С работы сбежала. Я у Кашиной Алин номер узнал. Что, надралась свински тетушка? – хмыкает Полкан.

– Нет, Павел Иванович. Она умерла.

– Ч-что? – недоверчиво цыкает Супин.

– Она умерла. Ждем с Трофимом… «труповозку», – жестко произносит Голубцова.

– Маня, ты в порядке? Я… должен приехать?

– Ты ничего мне не должен. Ничего.

– Но… судя по-твоему тону, я все же виноват. Хотя бы косвенно.

– Нет, Паш. Виновата я. В собственной глупости.

Павел долго молчит, потом вздыхает и говорит устало:

– Тебя не ждать сегодня? Или, может быть, все же заехать? Как ты там одна? Зачем?

– Я не одна. Трофим останется. Мне, кстати, его покормить надо, так что, Паш, извини, я просто падаю от напряжения.

– Да, Маша, я понимаю. Ты отдохни, постарайся поспать, я завтра позвоню.

Кажется, он вешает трубку с облегчением.

Ясное тихое утро предвещает погожий день. Солнце бьет в больничные окна, играет самоцветами снеговой накидки на крыше. У кардиологического корпуса на припорошенной рябине семья синичек устроила громкое пиршество – желтопузые пичуги голосят по-весеннему радостно.

Супин смотрит за стекло из палаты «люкс», следит за птичьей суетой и едва заметно вздыхает. До весны ой как далеко. И теплые больничные стены, кажется, ничуть не греют. Северный, зубодробительный холод царит в этой бело-стерильной комнате. Полкан вздрагивает и отводит глаза от яркой, живой картины за окном. Он обменивается тяжелыми недоверчивыми взглядами с четырьмя мужчинами, находящимися в палате.

Владимир Федорович Бойченко, сидящий на кровати в высоких подушках, не скрывает ненависть и ярость, которую он готов излить на пришлых захватчиков. Злоба Бойченко ничуть не сбивает делового настроя Сурена. Он внимательно следит за тем, как перо Владимира Федоровича скользит по документам.

«Все, последняя страница. Мы сделали это…» – с облегчением думает помощник Кашина и красноречиво переглядывается с юристом.

Это пожилой господин с бородкой клинышком, в костюме-тройке и круглых очочках: ни дать ни взять – земский врач из 19-го века. Он смотрит на Сурена кротко и невозмутимо. «Небритый» знает, что об этом милом господине по имени Марат Валентинович ходят легенды. Достаточно того, что, когда Кашина в 97-м заключили под стражу, верный адвокат не только отмазал его, но, поговаривают, и общак группировки держал. Впрочем, все это может оказаться и романтической сказкой.

– Нате, жрите! – откидывает документы Бойченко.

Он не может встречаться взглядом с кашинскими «бульдогами», потому смотрит испытующе на Супина, сидящего у кровати. Главбух держится хоть куда. Бледный, конечно, как смерть, но апломба и невозмутимости ему не занимать. Владимир Федорович поднимает глаза на своего юриста. Тот стоит, ссутулившись, у стены, и без конца «умывает» пухлые руки: трет и трет их как заведенный.

«Евгений Макарович, кажется, совсем плох. Хоть самого в больницу клади. И вроде нестарый, румяный, жизнерадостный, а вот, поди ж ты – какой впечатлительный. Весь конопатый лоб в поту. И это мелькание пальцев с ума может свести. Впрочем, его перспективы с потерей компании также неясны, как и мои. А вот Супин? Что он себе думает?» Бойченко откидывается на подушки и закрывает глаза.

– Ну вот-с, кхе! – Кашинский юрист Марат Валентинович прочищает горло.

– Сделку можно считать удачно завершенной, с чем я всех ее участников и поздравляю.

– Что значит всех?! Вашего бравого лидера я в глаза не видел. Боится прямых вопросов? – хрипит бывший генеральный.

– Не будем предаваться эмоциям. Вы же прекрасно понимаете, что бизнес – дело сложное, хлопотное. Кто-то больше выигрывает, кто-то меньше. Сегодня вы, завтра мы, – философски замечает Марат Валентинович, снимая очки и протирая их велюровой тряпочкой.

– У Михаила Николаевича, кстати, очень веские личные причины, по которым он не мог быть. Впрочем, передавал вам привет и поклон.

Адвокат изображает что-то вроде улыбки – растягивает на долю секунды рот.

Сурен аккуратно складывает бумаги в папку и молча идет к выходу. Он распахивает дверь, пропуская Марата Валентиновича, и, обернувшись на поверженных противников, еле заметно кивает.

Когда посетители удаляются, Бойченко накидывается на Супина.

– Что же ты скрыл от меня, что чертова Кашина работает у тебя в отделе?! Я две ночи голову ломал, почему мне эта фамилия знакома как родная. А оно вот оно, бухгалтерша с такой фамилией у нас под боком пригрелась.

– Ну это же было очевидно, Владимир Федорович. Конечно, Маргарита Кашина и навела своего бывшего мужа на нашу компанию. Но она ничем не выдавала себя и за руку ее никто не ловил, – стараясь не терять апломба, отвечает Полкан.

– Ах, конечно! Штирлиц в юбке! – издевательски вскрикивает Бойченко, но, болезненно скривившись, машет рукой:

– Ладно! На чужом несчастии счастья не построишь. Все им это аукнется, помяните мое слово.

– Ох, хотелось бы, Владимир Федорович. Но нам-то что? Что нам делать?! – выдыхает юрист, вытирая лицо платком.

– Пока отдыхать, Евгений Макарыч. С голоду, авось, не помираем. А там решим. Или вы уже подыскали себе тепленькие варианты? – он щурится и цепко смотрит на Супина.

Тот пожимает плечами:

– Я – нет. Откуда?

– Да куда же мы без вас, Владимир Федорович? – блеет юрист. – Столько лет, одной командой, при полном доверии и открытости…

Евгений Макарович вдруг осекается, наткнувшись на стальные, окатывающие льдом глаза бывшего главбуха.

* * *

Маргарита, замерев, следит за рукой Михаила Кашина. Тот сосредоточенно выводит свои каракули под заветным документом.

Нотариус, сложив губки трубочкой, отрешенно созерцает мозаичное панно на стене: скалы, шторм, грозовое небо.

«Чтобы жизнь медом не казалась?.. Страшные люди…» – сокрушенно думает маленький человечек, мечтая побыстрее убраться восвояси.

– Ну, вот, кажись, и все… Да-а, доброта меня погубит, ёлы, – грустно говорит Кашин, подвигая документ нотариусу.

– Где Ника? Когда я увезу ее?! – хватает за руку бывшего мужа Рита.

– Когда? Когда водитель ее привезет. Я дал ему команду выезжать. Ну, пробки пока, то да се, ёлы. Это же Москва, сама понимаешь.

«Понимаю, что ты бандюган недорезанный!» – думает Ритуся.

– Я буду встречать ее внизу!

Она встает, не в силах больше выносить висящего в воздухе напряжения.

В приемной Рита сталкивается с Суреном. Тот почтительно кивает и краснеет: лиловая щетина приобретает бордовый оттенок.