Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Спасибо, — прошептал я.
— Меня благодарить не нужно, — ответил Эмеку-Имбару, беря окровавленной рукой меч за рукоятку и убирая в ножны. На ней остался багровый отпечаток ладони
— Откуда вы здесь?
— Я не сводил глаз с Эсагилы с момента суда, — он сжал руку в кулак, еще сильнее побледнев. — Я был уверен, что тебя поведут на казнь в самое ближайшее время, причем постараются сделать это в наименее людном месте. Однако не ожидал, что ассириец повезет тебя в пустыню. Видимо, для тебя подготовили особо изощренный способ казни, — он вновь посмотрел на изувеченную руку, — но сейчас это не важно. Хоть и выглядело любопытно.
«Любопытно? Всего лишь любопытно!?».
— Но зачем вам я?
— Я же сказал, мне нужны ответы на вопросы, — резким тоном ответил командир, — не думай, что я делаю это по доброте душевной.
— Разве Верховный жрец не ответил на ваши вопросы во время слушания дела?
Эмеку-Имбару взял небольшую паузу, в которую оценивающе разглядывал меня.
После чего ответил ледяным тоном:
— Я похож на болвана?
От растерянности у меня слегка перехватило дыхание:
— Что… нет!
— Тогда не трать мое время. Слова жрецов звучали слишком хорошо, чтобы быть правдой. Их сладкие речи могут усыпить многих, но только не меня.
— И что вы хотите знать?
— Все.
Я вздохнул:
— А что потом?
Он вперил в меня свой холодный взгляд:
— Об этом мы подумаем позже. А теперь выкладывай.
Я размышлял. С одной стороны, мне хотелось все рассказать. Поделиться хоть с кем-то, и командир городской стражи казался мне отличным слушателем. С другой стороны, я понимал, что он преследует лишь собственные цели, и поручиться за свою дальнейшую судьбу я не мог.
Поэтому я ответил:
— Сначала скажите, что вы сделаете со мной?
Все такой же беспристрастный, только бледный, воин молвил:
— Много себе позволяешь, мушкену. Не забывай, мне хватит сил, чтобы разделаться с тобой.
— Тогда вы ничего не узнаете, и я унесу все тайны в могилу.
Про себя же подумал:
«Какая удача, что Бел-Адад пришел навестить меня прошлой ночью и решил потрепать языком. Иначе ничего стоящего рассказать я бы не смог. Если это сможет привести храмового писца на плаху, по милости которого я сам оказался отправлен на нее, то буду только рад».
Однако начать я, все же, не решался, выжидательно посматривая на командира городских стражников.
Эмеку-Имбару глубоко вздохнул, вновь переведя взгляд на кровоточащие пальцы. Казалось, он тщательно обдумывает мои слова.
Наконец, спустя секунды томительного ожидания, он поднял на меня взор:
— Тебя убивать не стану. Это все, что могу обещать. Большего не дождешься. В конце концов, я могу и пожертвовать твоими тайнами.
Я не мог понять — хитрость это или нет? Под хладнокровной и спокойной маской могло скрываться все, что угодно. С другой стороны, молчать тоже было опасно. Так, что я, поколебавшись, решился и поведал абсолютно все, начиная с момента знакомства с Бел-Ададом и заканчивая сегодняшним утром, которое, кстати, уже сменилось днем. Взошедшее над барханами солнце неплохо припекало. Эмеку-Имбару внимательно слушал от начала до конца, ни разу не перебив и жадно поглощая каждое слово.
— Вот и все, — выдохнул я. В горле вновь начинало першить от сухости.
Наступила тишина, прерываемая лишь усилившимися порывами ветра, да пофыркиванием коня Эмеку-Имбару. Лежащий рядом холодеющий труп Тегим-апала нисколько его не смущал, как и окровавленное тело осла. Очевидно, скакун командира повидал на своем веку и не такое.
Наконец, Эмеку-Имбару произнес:
— Значит, я был прав. Рассказ жрецов звучал слишком хорошо, — он поднял глаза к небу, — у меня мало времени.
— Что вы собираетесь делать дальше?
— Тебя это не касается.
— Постараетесь помешать их планам?
— Я сказал, это не твое дело, — он снова выдержал паузу, — уже не твое.
Я застонал, но он не обратил внимания. Поднявшись, Эмеку-Имбару быстрым шагом направился к своему коню. Когда он вскочил в седло, при этом застонав сквозь стиснутые зубы, и взял в окровавленную ладонь поводья, до меня, наконец, дошло.
Выпучив глаза, я закричал:
— Вы же сказали, что отпустите меня!
— Нет, я сказал, что не убью тебя, — спокойно ответил он.
— Оставить меня здесь — равносильно убийству!
— Умолкни, — резко ответил Эмеку-Имбару, — если боги посчитают нужным, они тебя спасут. Если нет, значит на то их воля. Можешь считать это Божьим судом.
— Почему нельзя взять меня с собой?!
Командир вперил в меня свой взгляд, под которым даже в самый жаркий зной можно почувствовать себя неуютно.
Затем он легонько похлопал вороного коня по шее:
— Марнишку не вывезет двоих.
Полностью пораженный я уставился на него:
— Да вы с ума сошли!!!
Ни один мускул не дрогнул на лице Эмеку-Имбару:
— Следи за языком, мушкену. Иначе я отрежу его напоследок. У меня нет времени на то, чтобы тащить тебя в город. На счету каждая минута, а путь до Вавилона неблизкий. С твоей тушей в седле и моей сломанной рукой на него весь день уйдет. А тем временем жрецы осуществят задуманное.
— Может, оно и к лучшему! — в сердцах выпалил я.
Да, мне очень хотелось поквитаться с Бел-Ададом, пусть и чужими руками, однако зерна сомнений в честности и непогрешимости вавилонского повелителя уже давно были посеяны в моей душе. События последних суток лишь ускорили их всход. А тут еще командир стражников, намеревавшийся безжалостно бросить меня на произвол судьбы, подкинул