Ольга тоже вгляделась и наконец поняла, куда смотрит и куда зовет ее Гантимур: это была яма, уже давно, очевидно, образованная выворотнем. Старый, поросший мхом ствол какого-то дерева лежал на земле, распялив могучие корни.

– Мы что, в эту могилу полезем?! – воскликнула Ольга.

Гантимур покосился на нее с легкой усмешкой:

– А разве ты не знаешь, что всякая пропасть, овраг, колодец, пещера могут быть выходом на тот свет?

– Это в том смысле, что мы сами себя заживо похороним? – безнадежно спросила Ольга. – Как это ты говорил – Буни – подземное обиталище мертвых? Нам туда?

– Сейчас увидишь, – сказал Гантимур и, отпустив ее руку, спрыгнул в яму.

Ольга тихо ахнула, испугавшись того, что он сейчас провалится в неизмеримую глубину, однако глаза ее уже привыкали к темноте, и она увидела, что Гантимур стоит не на дне ямы, а на земляном выступе, а еще ниже виднеются и другие выступы, которые спускаются ниже и ниже наподобие лестницы – и ведут в самом деле в неизмеримую, непроглядную глубину.

Мелькнула мысль броситься наутек – ведь Гантимур уже не тянул ее за собой, она может вернуться…

Куда?!

В неподвижное тело, лежащее на кровати в реанимационном зале?

Наверное…

Но это невозможно без помощи Гантимура. А он помогать точно не будет!

Но дело, вдруг почувствовала Ольга, даже не только в этом. Уже вообще не в этом! Что-то новое трепетало в душе – страхи и надежды, расцветали воспоминания – ее или не ее, Ольга не знала, но они приобретали над ней все большую власть, и просто так расстаться с ними, поддаться слабости, страху перед новым и неведомым будущим она уже не могла.

Может быть, она уже начала становиться стражем высоты, хотя и не вполне понимала, что это означает…

Так или иначе, назад дороги уже не было, и Ольга это понимала.

– Не медли, – нетерпеливо позвал Гантимур, и она, наконец решившись, села на край ямы, спустила туда ноги и снова протянула руку Гантимуру. Вдруг захотелось, неистово захотелось оглянуться, проститься со всем, что она оставляла – может быть, навсегда, с этой ночью, со звездами, с землей, но в эту самую минуту чей-то страстный голос прозвучал в голове: «Проклятье тому, кто посмотрит назад!» – и Ольга глубоко вздохнула, набираясь свежего ночного воздуха, словно храбрости, а потом спрыгнула, наконец, туда, где ее ждал Гантимур.

Подчинилась судьбе!

В давние времена

– …Вот что на самом деле приключилось с теткой твоей, – закончил Демон.

Долго ли, коротко длился его страшный рассказ, но Ольгушке чудилось, будто во все это время она не вздохнула ни разу, а теперь смогла, наконец, дух перевести с облегчением. Несмотря на ужас этой истории, была Ольгушка почти счастлива. Нет, она ни на миг не усомнилась в том, что не может быть ее матушка повинна в ведьмовстве и злобном вымогательстве денег у страдалицы, а все же радостно было услышать об этом. Камень с души упал! Но тотчас она испугалась: а что, если рассказ Демона – такая же ложь, как и исповедь тетки Лукерьи? Может быть, он оболгал свою мать, чтобы усилить ненависть Ольгушки к ней?

С него станется!

Ольгушка упала на колени перед теткой, лежащей недвижимо с закрытыми глазами, и приподняла ее голову:

– Тетенька, скажи, кто правду говорил? Ты или сын твой?

Приоткрылись измученные глаза тетки Лукерьи, с трудом нашли лицо Ольгушки, остановились на нем. Слабо шевельнулись губы:

– Он… он правду говорит… сыночек родненький, Демьянушка…

Слеза выкатилась на ее щеку, судорога прошла от плеч до ног – и Ольгушка поняла, что грешная душа тетки Лукерьи покинула ее.

– Что?! – взвизгнул Демон, наклоняясь над матерью, и Ольгушка отпрянула, таким смрадом потянуло от его мохнатого тела. – Как она смела сдохнуть? Я хотел, чтобы ты ее задушила!

Он скрючил пальцы, и Ольгушка только сейчас заметила, что его ногти – вернее, когти, такими были они длинными и загнутыми, – окровавлены.

– Да я в жизни не убила никого и убивать не собираюсь! – закричала она. – Вдобавок мне уж делать нечего там, где ты постарался! Ведь это ты ее своими когтищами до смерти изодрал, а никакое не чудовище неведомое! На твоих руках кровь ее! Но за что ты ее так?! Какой бы она ни была, а все же мать родимая твоя. Все, что натворила она, от любви к тебе сотворено! Ты, отродье лешего, был ей милее всех живых людей! Ради тебя она столько грехов на душу взяла! А ты не только ее жизни не пожалел, но и все до единой ее тайны, даже самой позорной, выложил той, в ком она врага видела!

– Да разве ты ей не была врагом? – ухмыльнулся Демон. – Ты ведь ненавидела ее от всего сердца. И сейчас ненавидишь, разве не так?

– Это она меня ненавидела от всего сердца, – печально сказала Ольгушка. – Всегда! Меня и мою матушку с отцом. А все почему? Потому что ты владел ее душой! Она была такой же, как ты! Тобой была в минуты ненависти, зависти и злобы!

– Угадала! – не без изумления уставились на нее зеленые глаза. – Ишь ты, а ведь не глупа девка оказалась! Демон злобы равно владеет и мужчинами, и женщинами, и все их в эти мгновения уравнивает, всех заставляет гореть одним огнем. Твоих умерших родителей не дали похоронить обрядно, а сожгли. Однако пламенник[10] не сам собой в окно залетел: его кто-то из жителей Курдушей в окно швырнул, а может, из берложцев, среди которых ты теперь живешь. И ни те, ни другие тушить пожар не бросились! И никто из них за тебя не вступился, так ведь? Все бы они с радостью глядели, как тебя огнем объяло, как ты орешь да корчишься в пламени! Все! И мужики да бабы, которые тебя теперь привечают, и дочери их, которые с тобой на вечорки бегают, и сыновья их, которые к тебе сватаются!

От этих последних слов будто бы в самом деле огнем в лицо Ольгушке полыхнуло! Она даже ладонями прикрылась, вспомнив, как добрая да ласковая Марфа Ивановна Березкина, которая ни словечком за обреченную девчонку, дочь своей подруги, не заступилась, как она и Филя Березкин с любопытством на горящую избу Васнецовых пялились!

– Правда глаза колет? – ехидно ухмыльнулся Демон. – Колет, вижу… Неужто ты никогда не думала о том, какой страшный, мучительный конец тебя ждал бы? Кабы не вступился поп этот, проклятый, сумасшедший поп, тебя уже на свете не было бы.

– Это почему же отец Каллистрат – проклятый сумасшедший?! – возмущенно вскричала Ольгушка.

– Да потому, что только безумец может простить невесту, его обманувшую, мало того, что гулявую, да еще и нерожалую! Только безумец может жить день изо дня с женой, каждое слово которой злобой пропитано! Ведь ни о ком и никогда она с добром не отозвалась! А проклятый сумасшедший он потому, что, хоть знал, что родители твои ведьмачат и колдуют, тебя сгубить не дал!

С этими словами изо рта его вырвалось рычание, изо рта его искры вылетели, изо рта его серой адской пахнуло…