– Здравствуй, Ирма.

Только Райва иногда обращалась ко мне на «ты». И всегда – столько в этом радости. Горестной почему-то.

– Добрый день, меда Райва. Как ваши цветы?

Краткое молчание. Райва никогда не отвечала сразу же, и вопрос повисал в воздухе, как нарисованное в книге яблоко, отделенное от ветки, но вечно парящее высоко над линией сносок и примечаний.

– Ничего не делают, но все у них есть, как видишь, малышка.

– Завидую им, – улыбнулась я в ответ.

Райва правилам разговоров не следовала – если тут, в замке, они хоть какие-нибудь были вообще. Продолжила выбирать из вазона с крокусами бурый пергамент отмерших листьев, нимало не заботясь о дальнейшем течении беседы.

Я знала, что вольна развлекать себя чем угодно: могу присесть с ней рядом и заняться ее делом, могу найти с чем повозиться в другом углу цветника, а могу просто устроиться в уголке и смотреть на нее. Но не в этот раз.

– Райва, у меня закончилась бумага. Вы не одолжите несколько листков из мастерской – ну, тех, что уже испачканы краской?

Молчание. А затем:

– Могла бы не спрашивать. Это и твоя мастерская. Бери что хочешь.

– Спасибо, меда Райва.

Я собралась было сразу же отправиться в замок и взяться за переплетную работу. И тут мне вспомнился давнишний совет Ануджны, но Райва зазвенела вешней птицей еще до того, как я успела собрать необходимые слова:

– Да, милая Ирма, расскажу тебе «свою историю», и нет в твоей просьбе никакого «нескромного любопытства». – Райва сыграла голосом слова, которые я хотела произнести. – Все в замке знают о твоем занятии.

Еще бы! Я так часто вертела в голове различные фразы, обороты, подыскивала верные слова, эпитеты к их жестам, чертам, повадкам, что наверняка было слышно даже сквозь стены. Поэтому я не удивилась и даже не очень смутилась. Вот она, школа Шальмо: мало что теперь может вышибить меня из седла.

– Ну да, – я вздохнула притворно-сокрушенно, – простите везде сующую свой нос Ирму.

– Тебя не за что прощать. И не говори о себе в третьем лице – имей смелость никогда не расставаться с собой.

Райва присела на пороге цветника и позвала меня устроиться рядом. Солнце близкого равноденствия облизывало мне щеки, возилось в сединах у Райвы. Крокусы слали нам ленивые волны беспечности, ветер забирался под веки. Мы молчали. А потом я услышала историю о том, как двадцать с чем-то лет назад…

…Куртуазного, немыслимо богатого и столь же провинциального герцога, фиона тьернана Фаралта (Восточный удел, очень далеко от наших мест) удостаивают огромной чести: приглашают на Летний королевский бал, ко двору Его Величества. Разумеется, в сопровождении прелестной молодой супруги, фионы нолы Лорны Фаралт.

Списком приглашенных ведает семеро дворецких – так он велик, слишком много высокородных королевских подданных нужно осенить монаршей благосклонностью. Но у семи нянек… И закрались в великий бальный список ошибки и неточности. Поэтому никто даже не обращает внимания и тем более не удивляется, что в бальной зале – совершенно никому не известный вельможа. На подъездной аллее дворецкий не посмел остановить неизвестного, не отмеченного в списках фиона, так прекрасен экипаж, столь безукоризненны манеры его хозяина. И столь сильна магия, солнечный морок, источаемый этим молодым, но таким не юным тьернаном.

Фиона нола Лорна, застенчивая и прекрасная, теряется в ослепительной роскоши королевского приема. Она не танцует, а комплименты впервые встреченных разодетых фионов кружат ей голову и смущают сердце. В ее каштановых кудрях мерцают живые цветы, перламутровый шелк платья окутывает непрозрачным дымом свечу ее воскового стана, лучатся майским огнем изумрудные глаза.

«Странная, но такая милая!» – «Деревенская прелестница!» – «Какая дикая – наверняка не фернка!» – болбочут шепотки, стремятся найти эту диковинную фиону в зеленом любопытные взоры. А фиона Лорна ни с кем не заговаривает, почти не поднимает взгляда и старается держаться в тени колонн, за спиной мужа.

Но вот уж музыка защекотала, поманила, и расшалились переливы света в зеркалах и люстрах, и фрукты и вино смешались в крови в кисло-сладкий яд: красавица Лорна позволяет себе танец. Она танцует не на виду, а в полутени, в дальнем от монаршей ложи углу. А десяток королевских лютней поет все громче, все неистовее. Звенят, отбивая ритм, бубны и тонкие резные барабаны. И эти серебристые женские голоса, взлетающие к самому потолку, зовут, зовут Лорну в потайные места, куда не было доселе хода даже ей самой. Там фиона Лорна ничего не боится и ей все так же не нужно слов, как и в жизни, но там она мерцает и дрожит, как утренняя звезда, в своем танце. Она не видит сама, но зато видят другие.

Лорна не видит. Потому что веки ее сомкнуты. Она танцует с закрытыми глазами, и лучшие музыканты Королевства играют сей миг только для нее. Потому что никто уже не двигается – все смотрят на хрупкую, полупрозрачную фигурку, что кружится в полутенях. Как яблоневый бутон, четыре слоя малахитового шелка летят за ней луговым ветром, и алебастровые руки оставляют в воздухе молочный шлейф. Но танец словно отрясает с нее лепестки облачений, и нагота ее – полней луны.

Никто не смеет дышать, но чувствуют вельможные сердца: творится волшебство. И сам тьернан Фаралт стоит совершенно зачарованный – даже он не в силах остановить фиону Лорну.

Но вдруг – громкое «а-ах-х» расплывается над бархатно-муаровой толпой, пропитанной благовониями. И от этого вздоха Лорна замирает в янтарном круге света, глаза ее распахнуты, но она сей миг ничего не видит, потому что ее пока нет. А через весь зал, не глядя по сторонам, стремительно приближается к ней странный, как будто молодой человек. Глубокая синева одежд, льдисто-серые глаза. И расступается публика, шелестят испуганно юбки, ворчат недовольно камзолы – но повинуются. Но – пропускают. Он все ближе и ближе, смертельно близко… Поклон – и он уже берет ее за обе руки, но не за эти фарфоровые кисти, а под локти. И встает перед нею так, что смыкаются бедра – его, ее. Райва[31]! По залу пробегает тревожная волна: теперь почти никто не танцует райву! В ней столько непристойной фривольности, Рид Всемогущий!

Но что-то случилось с музыкантами, и стоило лишь пальцам странного тьернана в синем коснуться локтей этой феи, как густые басы и особая поступь литавр возвестили неизбежность полузабытого танца. Потому что ни один музыкант – если он настоящий рыцарь музыки – не упустит сыграть райву, хоть раз в жизни! И вот уже скрипачи, взмахнув чародейскими смычками, снимают заговор приличий с лиц, с плеч, с ног. И вот уже вся зала, пара за парой, кружится, и покачивается, и скользит, и взлетают манжеты, и подрагивают локоны в дробях и лигах старинного таинства. И уж позабыли все о Лорне и о чуднóм тьернане в синем.