Однако мелькнувшую в темноте фигуру Максин признать не смогла. Тем не менее она решительно поспешила обратно к башне, на ходу размышляя о том, кто из жителей деревни в холодную ночь мог бы так поздно бегать по улицам. Часов у нее не имелось, но, по ее прикидкам, время давно перевалило за полночь.

Она прокручивала все это в голове, как вдруг увидела: большая дверь башни неожиданно со скрипом открылась, и маленький партизан, которого звали Лодо, выскользнул на улицу, держа в руках нечто похожее на доски. Не догадываясь о том, что девушка его видит, он растворился в ночной темноте. Где-то вдали раздался зловещий вопль дикой кошки. Максин быстро нырнула в незакрытую дверь, в тусклом свете лампочки кое-как разглядела ступеньки и осторожно двинулась наверх. Добравшись до верхней двери, Максин толкнула ее и вошла внутрь. Над рацией склонились три головы, и на нее оглянулась только София. Джеймс продолжал что-то объяснять Альдо и Марко.

София поманила ее к себе.

– Выкладывай, что там такое было, черт возьми? – прошептала она.

Повелительный тон несколько покоробил Максин, но она взяла себя в руки и рассказала про человека, который на ее глазах убегал по переулку.

– Ты могла бы его узнать? – спросила София.

Максин отрицательно покачала головой.

– Жаль.

– Трудно было разобрать, маленькая фигурка.

– Женская? – спросила София.

– Возможно. Сеанс связи окончен?

– Только что. Теперь надо сделать так, чтобы это помещение выглядело как мастерская художника, со всеми ее запахами – скипидар, краски и все такое. Ты можешь мне помочь. Утром займемся этим.

– Проход освободили?

– Да.

София отошла, и Максин поймала взгляд Марко и сделала знак следовать за собой.

Они добрались до дома раньше всех остальных, никем не замеченные Войдя в дом, Максин сразу затащила Марко в ванную комнату на первом этаже. Потом подождала, когда София войдет и поднимется к себе. Убедившись, что та закрыла за собой дверь, девушка осторожно, на цыпочках провела Марко в свою комнату и включила стоящую на ночной тумбочке лампу. Он нерешительно покачал головой и прошептал, что это будет нехорошо и ему лучше уйти, но она за шею притянула его к себе и крепко поцеловала. Его возражения иссякли, он заулыбался, светло-карие глаза его разгорелись. Максин погладила его блестящую смуглую щеку, запустила пальцы во вьющуюся шевелюру. Как он похож на цыгана, снова подумала она.

Максин взяла Марко за руку и повела к кровати. Прямо в одежде они повалились поверх покрывала.

– Что, прямо так?

– Как «так»?

– Под одеяло не полезем? Ты что, не чувствуешь, какой здесь зверский холод?

– А я хочу, чтобы ты меня раздел. Очень и очень медленно.

– В другой раз, – сказал он. – Говорю же, холодно.

Они дружно рассмеялись, но она тут же прижала палец к губам. Необходимость делать все это тайком явно доставляла ей удовольствие. Нет ничего лучше преступного секса.

Он усмехнулся и стал расстегивать ей блузку, очень медленно, даже несколько неумело.

– Сейчас покажу вам, юная леди, что значит по-настоящему медленно, – шептал он, когда она нетерпеливо подгоняла его.

Пальцы его легко касались ее тела, и всякий раз она сладострастно вздыхала. Он был поистине пленителен, обворожителен… а как умел растягивать минуты!.. Ей приходилось нетерпеливо ждать, а напряжение внутри, как давление в паровом котле, все росло и росло. Ну скорее же, скорее, мысленно взывала она к нему, если сейчас же не перейдешь к более решительным действиям, я просто взорвусь. Но выражение лица его оставалось все таким же шаловливым, а это говорило о том, что он и дальше собирается тянуть время. И тогда она не выдержала: сощурившись, оттолкнула его и сбросила блузку сама. Он нежно погладил ее груди, спрятавшиеся под тонкой тканью рубашки, потом провел большим пальцем вокруг соска. Она ахнула и судорожно прижалась к нему. Он медленно спустил с ее плеч бретельки и провел языком по шее. Она застонала, призывая его поторопиться, но он не обратил на это внимания, опустил голову и стал целовать ее плечи, снова так мучительно медленно, и только потом накрыл ладонями ее груди. Она выгнула спину и снова застонала. Он был силен, крепок и мускулист, и она прижалась к нему с еще большей настойчивостью.

Он откинул покрывало и накрыл им себя и ее. И вот наконец, совсем распалившись, сжигаемая отчаянным желанием, она сорвала с себя последнее белье. Сначала она задрожала, но он погладил ей животик… острое желание кружило ей голову, все тело пылало, мощный напор энергии играл и бурлил в каждой клеточке организма. Он запустил пальцы ей в волосы, губы его ощупывали ее плоть. Он целовал ее бедра с внутренних сторон, по-прежнему не торопясь, и она наконец полностью отдалась медленному ритму его движений. И едва это случилось, он словно понял, что она подчинилась ему полностью, перевернулся, оказался на ней и мощно вошел в нее.

Когда все кончилось, они лежали, переплетясь ногами, мокрые от пота, Максин наслаждалась разлившимся по всему телу покоем, ее дыхание постепенно успокаивалось. На этот раз между ними возникло уже иное чувство, ощущение реального единения. Она в этом не сомневалась.

До этого вечера ей очень хотелось опять увидеть Марко, хотелось разобраться в своих чувствах к нему, но теперь она успокоилась. Подобного рода желания ей были непривычны, она уже давно дала себе обещание ни в кого не влюбляться, а замужество всегда считала ловушкой. Любовь – верная дорожка, которая рано или поздно приводит женщину к погибели.

Раньше она очень любила отца, но когда в первый раз увидела у матери синяки, он навсегда потерял ее уважение. Максин было тогда лет восемь, она плохо себя чувствовала и не хотела идти в школу. Мать настаивала, чтобы она оделась и все равно отправилась учиться, но она вцепилась матери в руку, умоляя оставить ее дома. Луиза поморщилась и закричала на нее. Позже, когда мать закатала рукава, чтобы вымыть посуду, Максин сразу все стало ясно. Заметив красноречивые фиолетовые и желтые пятна на предплечьях матери, она вспомнила, что это случается всегда, когда отец приходит домой поздно, от него пахнет спиртным, нос цвета луковицы, а лицо красное. Максин и раньше слышала крики за стенкой, но не понимала, что мать просто-напросто избивают. Обнаружив правду, Максин много раз засыпала вся в слезах.

Тогда-то Максин и дала себе клятву, что однообразная семейная жизнь, единственным развлечением которой бывают лишь ругань и мордобой, никогда не станет ее судьбой. Потом уже, когда она стала подростком, в ней проснулся ярко выраженный бунтарский дух, и она попыталась поговорить с матерью на эту тему, но та лишь шикнула на дочь и заставила замолчать. А потом сказала, что, когда они жили в Италии, все было по-другому. Тогда ее муж, Алессандро, был мягким, добрейшим человеком. На глупости у него не было времени, он усердно трудился на ферме, и, хотя работа напоминала каторжную, жизнь в семье была полноценной и радостной. Они были счастливы. Выпивал он в то время только за едой, да и вино тогда пили все, даже дети. Тяжело вздохнув, мать сказала: неприятности начались, когда Алессандро понял, что зря покинул родную землю; прошло много лет, но он так и не свыкся с этой мыслью.