Лесная чаща, казалось, повсюду таила угрозу и вселяла в Максин ужас. К тому же на нее сейчас шла охота. Может, они уже окружают ее? Еще немного, и ее загонят в ловушку? Вдруг послышались чьи-то шаги, кто-то пробирался сквозь густой подлесок, и, чтобы спрятаться, Максин присела на корточки. Она слышала сапоги немецкого солдата; спотыкаясь, он шагал сквозь папоротник, раздвигая его стволом винтовки. Он уже совсем близко. В двух футах, от силы в трех? Она затаила дыхание. Вдруг откуда-то донеслась немецкая речь, чей-то грубый голос проревел приказ. Немец выругался, развернулся и направился обратно, снова мимо нее, совсем рядышком, в каких-нибудь дюймах.

Еще несколько секунд, и она позволила себе вздохнуть.

Теперь звуки перемещались в пространстве довольно странно. Измененные. Искаженные. Голоса действительно походили на рев, звучащий словно откуда-то из-под земли. «Хальт! Хальт!» Эти выкрики эхом прокатывались у нее внутри черепной коробки. «Хальт! Хальт!» Где же они? Во рту все пересохло. Она не могла сглотнуть. Она ничего не видела. Ее бросало то в жар, то в холод. Оглушительный звук выстрела – и она застыла как парализованная. Сердце бешено застучало, и ей показалось, что пуля вонзилась в ее тело, это чувство было настолько живым, что секунду она действительно верила: именно так и случилось. Еще один выстрел, потом еще. Кого-то поймали? А вдруг Марко? Неужели они схватили Марко? Но откуда немцы вообще узнали, что там будут партизаны? В этот момент, когда она стояла не двигаясь, в мозгу словно что-то вспыхнуло, и ей стало ясно: их кто-то выдал.

Спустя целую вечность стрельба прекратилась и голоса стихли вдали. Вздохнув с облегчением, она повела носом. Откуда-то тянуло дымком. Она пошла на запах и добралась до небольшого, отдельно стоящего фермерского домика, а рядом обнаружились сенник и сарай. Растерзанная, с кровоточащими царапинами и порезами, Максин направилась к сеннику. Она очень надеялась, что Марко сумел спастись, но вот Альдо? Боже! Удалось ли ему тоже уйти от немцев?

На следующий день София услышала стук в наружную дверь, ведущую непосредственно туда, где прежде у нее был розарий. А за дверью раздался взволнованный шепот. София отперла, и в комнату буквально ввалилась Анна, дочь Карлы; ее раскрасневшееся лицо выражало крайнее возбуждение. Она бросила быстрый взгляд на дверь, ведущую в главную часть дома.

– Мать не знает, что я здесь, – сказала Анна.

София снова закрыла дверь на ключ, и Анна медленно, шумно выдохнула, пытаясь успокоиться и собраться с духом.

– Ты не хочешь присесть? – спросила София.

С искаженным, словно от сильной боли, лицом, сощурив глаза, Анна осталась стоять.

– Итак, рассказывай, – приказала София.

– Альдо… – проговорила Анна, подавляя рыдание.

Жуткий страх охватил Софию; она ждала продолжения.

– Они схватили его.

– Кто, Анна? Кто схватил его?

Анна низко опустила голову, потом подняла взгляд, и София увидела, что ее темно-карие глаза полны слез.

Сердце Софии болезненно сжалось.

– О Анна, подойди, сядь со мной рядом.

Запинаясь, Анна подошла, и София протянула к ней руки. Они уселись рядом на ситцевый диванчик, и Анна расплакалась навзрыд.

– Расскажи мне все, – сказала София. – И начни с самого начала.

Торопясь и сбиваясь, Анна рассказала все, что она слышала.

– Говорят, что во время партизанской вылазки Альдо застрелили… возможно…

– Так Альдо тоже участвовал? Это точно известно?

– На рассвете пришел человек. Он не знал наверняка, был ли это Альдо, жив он или нет. Но говорят, его забрали в полицейский участок в Буонконвенто.

– А кто застрелил, немцы?

В отчаянии потирая лоб, Анна кивнула.

– Еще он сказал, что кто-то наверняка предал партизан, потому что немцы их там уже ждали. Я не знаю, что делать. Ночью Альдо не вернулся домой, до сих пор не пришел, и я не осмеливаюсь говорить матери.

– Но зачем его забрали в Буонконвенто?

– Говорят, какой-то партизан пришел оттуда. Вы не могли бы пойти со мной? Помогите мне узнать, что случилось на самом деле.

– Тебе не нужно об этом просить, – сказала София, прикидывая, как следует поступить. – Возьмем корзинки для покупок, велим запрячь лошадку и в коляске прокатимся по грунтовке, чтобы не вызывать подозрений. Главное – осторожность. Мы должны вести себя так, будто на самом деле отправились за покупками.

Анна пристально посмотрела на хозяйку:

– Если убили хоть одного немецкого солдата, они казнят по пять человек из каждой деревни, откуда родом партизаны.

– Схватили только одного Альдо?

– Не знаю, – с несчастным видом ответила Анна.

– Ладно, – сказала София, возвращая себе самообладание. – Подожди меня на улице возле главных ворот. Постарайся, чтобы Карла тебя не видела. Мне нужно полчаса, чтобы одеться и приказать запрячь лошадь. А где твой малыш?

– У соседки оставила.

– Отлично. Не падай духом. Нам неизвестно даже, на самом ли деле схватили Альдо.

Кивнув, Анна судорожно вздохнула.

За все время этой непростой поездки они почти не разговаривали. Ехать пришлось довольно долго, дорога петляла вокруг холмов и скалистых выступов и далее через несколько долин. Добравшись до Буонконвенто, они въехали в эту обнесенную стеной деревню через огромную деревянную дверь возле северных ворот Порта Сенезе, от которых дорога идет в город Сиену. Деревня, расположенная в месте слияния двух рек, Арбии и Омброне, до недавних времен была желанным местечком отдыха для всех путешествующих. Ее название означает «Счастливое место», хотя нынче София представить себе не могла более неподходящего имени. Нарастающая тревога вконец измучила ее, да и Анна тоже едва могла держать себя в руках.

– Пойдем, – сказала София. – Сделаем вид, будто мы ничего не знаем.

Центральная улица, Виа Соччини, была совершенно пуста. Неожиданно для самих себя они решили привязать лошадку и отправились через раскинувшуюся за ней путаницу узких улочек и переулков. Обычно София ездила в Буонконвенто по главной дороге, и любимым ее местом была небольшая площадь в конце Виа Оскура. Она всегда любила эту деревеньку с ее средневековыми улочками и высокими, затейливо украшенными палаццо из красного кирпича. Даже узенькие переулочки здесь чрезвычайно живописны. Но и здесь они тоже не встретили ни единой души. Никто не вывешивал постиранное белье, никто не подметал крыльцо у входа в дом. И все, что они слышали, – это звуки их собственных шагов по булыжной мостовой. Казалось, весь поселок вымер или покинут жителями.

Но вот наконец они наткнулись на женщину, которая стояла у входа в дом и смотрела в землю.

– Простите, – обратилась к ней София, но в ответ женщина лишь указала куда-то в другой конец поселка.