Наконец он спустился под Речной, и ощущение Припяти сменилось ощущением погребенности заживо. Он оказался в старом склепе. В каменном мешке. Под ногами извивались удлинители, за одним из множества стендов тихонько гудел генератор. Заголовки на стендах объявляли «Раскопки древнего города», но для раскопок нужны были люди и инструменты, а Стас в слепящем свете нескольких промышленных фонарей не видел ни того ни другого. «Раскопки древнего города» еще не начались.

Задыхающаяся от пыли магнитола выплевывала обрывки шансона. Рядом с ней стопкой лежали плохо сложенные пледы. За гранитной гофрированной стеной шумела часть трассы, проходящая под Речной площадью.

Стас немедленно захотел уйти. Оказаться в своей комнате на своем полу, с безлимитной возможностью лежать под открытым окном и не превращать легкие в рассадник грибка.

Под ногами звякнуло. Пустая бутылка из-под водки упала на бок и покатилась по неровной поверхности прочь от стоящих по струнке товарок. К горлу Стаса подкатил ужас.

— Чего надо? — прошамкали откуда-то из-за спины.

Похолодевший Стас резко повернулся — и увидел старика. Бездомный? Не обязательно. Судя по толстой камуфляжной фуфайке — сторож места не случившихся пока раскопок. Седые космы торчали во все стороны из-под черной шапочки. Огромный, налившийся венами красный нос и характерные мешки под глазами красноречиво сообщали о том, куда ушло содержимое бутылок.

— Григорыч? — вырвалось у Стаса неуверенное. Он не представлял, как можно обращаться так к кому-то уверенно.

— Чего надо? — повторил сторож, приближаясь. — Сюда нельзя.

Уже с двух шагов Стас ощутил смесь запахов немытого тела, засаленной ткани, водки и мочи. Григорыч, к счастью, остановился раньше, чем степень вони достигла Стасового предела.

— Это не мое, — сказал он как-то смущенно. — Там на площади, видел, сколько ресторанов? Это оттуда. Дай, думаю, возьму, сдам потом, будет на сигаретки.

Вот, значит, что волновало сторожа посильнее непрошеного гостя. Бутылки. Наверное, боялся потерять работу. Боялся, что даже склеп этот бесполезный не доверят алкоголику, если о его грешках станет известно.

И, конечно же, Стас сделал вид, что поверил.

— Мне сказали, что вы работали тут десять лет назад. Когда трагедия на переправе произошла. Мне нужно узнать кое-что про капитана, который тогда погиб. Я подумал, что вы, возможно, знали его.

Григорыч отшатнулся от Стаса так, как будто это от него несло всеми человеческими пороками.

— Ничего не знаю, — быстро заговорил он, шмыгая носом. — Ничего не знаю. Не было меня тут. У меня выходной тогда был.

— Вы же даже еще не дослушали, что я хочу спросить…

— Ничего! — разнервничался Григорыч. Крошечные глазки испуганно забегали, вот-вот выпрыгнут из-под кустистых бровей. — Ничего не знаю!

Все он знал. И почему-то боялся рассказывать.

Стас вздохнул, в очередной раз напоминая себе: он находится под Речным, за стеной от трассы, над древним, не раскопанным еще городом, пытается поговорить с вонючим сторожем о трагедии десятилетней давности и встречает сопротивление. Как, как он вообще оказался здесь, в этой отдающей сюрреализмом ситуации? Что ему делать? И нужно ли ему что-то делать?

Он нечасто был тем, кто принимает решения. За него самого их всегда принимала матушка, и Стас долго считал, что позволяет ей делать это, потому что ему на самом деле без разницы. Без разницы, что надеть, какой техникой пользоваться, куда поступать. И здесь, в полумраке бетонного грота, стоя рядом с грудой пустых бутылок перед пошатывающимся Григорычем, Стас осознал, что, возможно, все это время ему было не без разницы. Ему просто было комфортно. Никакого груза ответственности на плечах. Никаких сожалений за собственный выбор в будущем.

И никаких шансов, что он будет тем, чьи решения на что-либо повлияют.

Он осознал это и разозлился. И, подняв одну из бутылок, с силой швырнул ее о бетон.

Звон разбившегося стекла заглушил гул трассы, осколки брызнули во все стороны. Один из них царапнул тыльную сторону Стасовой ладони как бы в напоминание: насилие порождает насилие. Сейчас он не возражал.

— Что ты творишь! — закричал Григорыч, отталкивая Стаса и в отчаянии оглядывая блестящий осколками пол: наверное, прикидывал, как убрать их — или как объяснить их проверяющему, если не успеет. — Что ты творишь, сынок!

От «сынка» Стас дернулся и переборол вспыхнувшее желание разбить следующую бутылку уже о косматую голову.

— Я расскажу им, что ты тут бухаешь, — пообещал он сквозь сцепленные до скрежета зубы. — И тебя выгонят. Будешь помойки сторожить, за еду драться с крысами.

Ни в одной из изометрических рпг-шек в диалогах с несловоохотливыми торговцами или продажными стражами герои Стаса не выбирали опцию [угроза]. Он задабривал собеседников [харизмой], взывал к [мудрости], в крайнем случае подкупал [взятками]. Но не [угроза]. Никогда. Он просто не видел себя-героя жестоким и агрессивным. Там, в мире игры, ему позволяли раз за разом совершать выдающееся. И от обучающего уровня до финального ролика он стремился пройти этот путь благородным рыцарем с идеалами, которых у самого Стаса никогда не было. Это казалось ему правильным. Красивым.

— Или… расскажи мне все, что ты знаешь о той трагедии на переправе. И я уйду, — холодно пообещал Стас. — И никто ничего не узнает.

Мир вокруг все сильнее походил на игру, местами реалистичную, местами нелепую, с путаной квестовой системой и плохо продуманным дизайном уровней. Вот перед ним — старик с тайной, которую нужно из него вытянуть. Вот — треклятые бутылки, один из самых очевидных способов завершить квест. Стас не искал других. Его [угроза] прозвучала заученно, с нафталиновой неестественностью, будто не Стас ее озвучил, а плохо прописанный сопартиец-антигерой. У Дани получилось бы лучше. Но Дани здесь не было, а Стас принял решение. И теперь ждал реакции игры.

[Угроза] сработала. Персонаж Григорыч тоже был прописан слабо и даже не сопротивлялся.

Григорыч зарыдал. Стас, онемевший от ужаса («Я, это сделал я, он плачет из-за меня, боже…») и отвращения, смотрел, как слезы стекают по этим огромным мешкам под глазами и прячутся во всклокоченной бороде.

— Он должен был прове-ерить, — провыл Григорыч наконец, вытирая лицо рукавами. — Это была его обязанность, сынок, он должен был проверить, но не проверил…

— Кто? — Догадываясь, что речь о капитане, Стас тем не менее решил уточнить: Григорыч казался не самым последовательным рассказчиком. — И что он должен был проверить?

— Да капитан Борисенко покойный. Он должен был проверить, что на месте все. Спасательные круги, жилеты…

— А почему они были не на месте?

— Так их надо было почистить, — как-то сердито сказал Григорыч. — Я их чистил. От грязи. Проверить сохранность. Сверить со списками. У нас инверта… инвентаризация была. А в тот день… развесить не успели…