Плечи задергались под плотным камуфляжем, и Григорыч захныкал, как пристыженный ребенок.

— Ты не успел развесить, — догадался Стас. — Поэтому, когда паром перевернулся, у пассажиров не было ни кругов, ни спасательных жилетов. Поэтому мало кто выжил.

— Борисенко должен был проверить все перед рейсом! — настаивал сторож, брызжа слюной. Он приблизился к Стасу всего на полшажка, и новая волна вони едва не сбила того с ног. — Это Борисенко ваш перевернул паром! Это он должен был следить за инвентарем и не отправляться, если что-то не так…

Его рот скривился от ненависти. Григорыч пил явно не первый год. Возможно, десятый. Возможно, он был пьян и в тот день, когда злополучная «Анна Ахматова» со Стасиком на борту отчалила от правого берега, чтобы никогда не доплыть до левого.

Что же выходит? Паром перевернулся, но из-за этого старого алкаша на нем не было спасательного оборудования. Из-за него у пассажиров существенно уменьшились шансы выжить. Из-за него факт этот заставил доктора Валентина Конановича сокрушенно выдохнуть про роковое выдающееся. Из-за него жизнь Стаса закончилась, хотя формально ее спасли.

— Послушай, сынок, — мягче заговорил Григорыч, чуть успокоившись от Стасового бездействия. — Я ничего больше не знаю, правда. Едва концы с концами свожу, кто ж меня, старого, еще работать возьмет. Не говори никому про это, — несмелый кивок на бутылки. — А я… а я, хочешь, свечечку за тебя поставлю у Николая Чудотворца? Договор, сынок?

Стас пришел в себя уже на лестнице, на полпути к поверхности. Где-то позади и внизу Григорыч вопил над грудой бутылок, которую Стас изо всех сил пнул, прежде чем убежать: похоже, некоторые разбились, усложняя недобросовестному сторожу уничтожение улик.

Стас вырвался из здания Речного в ослепительный дневной свет, и тот резанул по глазам, напоминая еще раз, что насилие порождает насилие. Он не возражал. Через пелену слез и ярких пятен Стас добрался до ближайшей урны и, только успел склониться над ней, ухватить дрожащими руками за края, как его вырвало обжигающей желчью.

— Стас! — яростно шептали с соседнего стола. — Стас! Гордиенко!

Он не понимал, как можно было всерьез полагать, что преподша всего этого не слышит. Она сидела за своим столом, делая вид, что читает что-то с телефона, пока группа М-12 корпела над своими бумажками перед двумя десятками потухших мониторов. Присутствовали все, кроме Бычка, но никто, конечно же, не скучал.

Весь кибкорпус, где проходили пары информатики для физиков и математиков, был обесточен. Но вместо того чтобы отправить группу восвояси, молодая преподавательница решила не упустить шанс продемонстрировать жесткость перед желторотыми первокурсниками и объявила летучку по основам объектно-ориентированного программирования. А потом раздала им листочки в клеточку, где нужно было записать ответы на вопросы с доски.

«Два-ка-девятнадцатый, блин», — сказал бы на это Даня, только вот Дани рядом не было. За последние две недели они поговорили всего пару раз, и то неловко и скомканно. Сначала Даня извинился, что не смог приехать на Речной, и спросил, как все прошло, на что Стас почему-то соврал, сказав, что сам не поехал. Потом, уже через несколько дней, Даня спросил Стаса, не было ли новых посланий. Их не было.

Капюшонник, так рьяно забрасывавший его испорченными игрушками поначалу, сбавил обороты. Возможно, из-за того, что чуть не попался в библиотеке. Возможно, вся его миссия заключалась в том, чтобы просто сообщить Стасу: ты ничтожество и жизнь твоя не стоила спасения. Он ли тогда убил Бычка — кто его знает? По правде говоря, это волновало Стаса не так сильно, как то, что из-за тиши на Капюшонном фронте Даня переместился на общих парах с соседнего места на задний ряд, к Свете Веснянко.

В спину Стасу прилетела скомканная бумажка и еще одно отчаянное «Гордиенко!», и он, не выдержав, повернул голову. Женя Виноградова, отличающаяся от других девочек группы особенно глубоким загаром, броским макияжем и длинными черными волосами (напоминающими парик, настолько густыми и гладкими они были), просияла.

— Что такое инкапсуляция, Стасик?

Она улыбнулась ему так тепло и искренне, что он удивился: ну как? Как такие улыбки можно сооружать по случаю, как можно имитировать такие чистые эмоции для того, чтобы просто заставить окружающих что-то для себя сделать?

— Инкапсуляция? — с мягким нажимом повторила Женя, продолжая улыбаться, и Стас, словно ото сна очнувшись, принялся надиктовывать ей ответ. Дописав, она выключила улыбку, кивнула Стасу и забыла о его существовании до следующей внеплановой контрольной.

Когда пытка инкапсуляцией, наследованием и полиморфизмом закончилась, первокурсники с облегчением высыпали на улицу, обсуждая, какая стерва преподка, и какой же кошмар начнется, когда от теории они перейдут к собственно программированию, и как же повезло, что в этом семестре информатика у них — простой зачет.

Сентябрь, до последнего изображавший капризный август, наконец сдался, и вместе с октябрем в город пришла золотая осень. Стас побрел к метро.

В Coffee Drop, куда он теперь заходил почти каждый день, появилась новая услуга — «сделайте что-то вкусненькое». Стоило это как большой латте, зато избавляло Стаса от мук выбора — как нельзя кстати. За пару недель он познакомился с обеими бариста, работавшими по сменам. Синеволосая Варя рассказывала смешные истории про клиентов и готовила для Стаса сырный латте, лавандовый раф и капучино на кокосовом молоке. Неразговорчивая Инна под «чем-то вкусненьким» всегда подразумевала что-то пожестче, вроде какао с черным перцем или двойного эспрессо с апельсиновым фрешем.

Дома все оставалось по-старому. Матушка предприняла еще пару попыток вломиться к нему в комнату, и деваться было некуда — пришло время действовать. Получив стипендию, Стас съездил в строительный за щеколдой понадежнее, но вернулся оттуда с врезным замком. Всю неделю смотрел обучающие ролики на YouTube, одолжил инструменты у соседа дяди Васи, которому в детстве помогал убраться в гараже. А на выходных, когда матушка укатила к тете Лиде сплетничать про общих знакомых и обсуждать успехи Стаса в университете, взялся за дело. Замок встал ровно, хоть и выглядело это по итогам неэстетично: в процессе Стас здорово повредил саму дверь. Но главное — все работало. Первым же делом он заперся в комнате и сидел так до темноты, до самого прихода матушки. Конечно же, она закатила скандал со слезами и привычными уже попытками вынести дверь. Давясь рыданиями, она пообещала вызвать полицейских, чтоб те «научили Стаса, как с родной матерью обращаться». Из чего он заключил, что вечер с тетей Лидой закончился даже не на первой бутылке коньяка.

Словно почувствовав, что уставшая матушка ушла спать в гостиную, позвонила Даша и потребовала, чтобы он включил видео.

— Что случилось? — помрачнела она, увидев его красное лицо.

Стас рассказал ей о замке и о реакции матушки. И хоть самого еще колотило, рассказ звучал на удивление бодренько и забавно, словно он не на жизнь жаловался, а выступал со стендапом. Даша хохотала так, что даже уронила телефон и выругалась уже привычным Scheiße. А когда Стас закончил, сказала уже спокойно и совершенно серьезно: